Тад вернулся в прихожую.
– Что они там делают? – спросила Лиз.
– Я не знаю, – сказал Тад, – но думаю, что патрульные из
полиции штата пытаются убедить шерифа рассказать мне, почему он так уверен, что
именно я убил Хомера Гамаша. Или хотя бы что-нибудь из той информации, что он
имеет по этому делу.
– Бедный Хомер, – прошептала она. – Это напоминает кошмарный
сон.
Тад забрал у нее Уильяма и еще раз попросил ее не
волноваться.
Полисмены вернулись через две минуты. Лицо Пэнборна было
очень мрачно. Тад предположил, что полисмены объяснили шерифу то, что Пэнборн
уже и сам знал, но никак не хотел принять во внимание: писатель не проявил в
своем поведении никаких признаков совершенного преступления.
– Хорошо, – сказал шериф. «Он пытается избежать скандала, –
подумал Тад, – и хорошо делает. Он играет роль не совсем последовательно, но
тем не менее очень хорошо, с большим чувством, особенно если учесть, что она
исполняется перед лицом подозреваемого номер один в совершенном убийстве
однорукого старика». – Эти господа просили меня задать вам здесь хотя бы один
вопрос, мистер Бомонт, и я сделаю это. Можете ли вы дать нам отчет, чем и где
вы занимались в период с одиннадцати вечера 31 мая до четырех утра 1 июня?
Бомонты переглянулись. Тад почувствовал, что сердце его
похолодело. Оно не выскочило из его груди, нет, но он почувствовал себя так,
словно все канаты, поддерживающие сердце, вдруг оказались обрубленными. И
сейчас его сердце готово обрушиться вниз.
– Ты помнишь? – обратился он к жене. Он подумал, что тоже
хорошо помнит, но это было бы слишком большой удачей, чтобы быть правдой.
– Я уверена, что помню, – откликнулась Лиз. – Тридцать
первое, говорите вы? – Она смотрела на Пэнборна со все крепнущей надеждой.
Шериф обернулся, глядя подозрительно.
– Да, мэм. Но я боюсь, что вашего необдуманного слова будет
достаточно...
Она не обращала уже на него внимания, ведя обратный отсчет
дней на пальцах. Вдруг она вскрикнула, как школьница.
– Вторник! Вторник был тридцать первое! – восклицала она,
обращаясь к мужу. – Это был вторник. Слава Богу!
Пэнборн смотрел на них с еще большим изумлением и
подозрением. Патрульные переглянулись, а затем посмотрели на Лиз.
– Вы позволите и нам быть в курсе дела, миссис Бомонт? –
спросил один из полисменов.
– У нас была вечеринка в тот вечер во вторник тридцать
первого, – ответила она и подарила Пэнборну торжествующий нелюбезный взгляд. –
Было полным-полно народу! Ведь так, Тад?
– Я уверен, что так.
– В случае типа этого хорошее алиби само по себе вызывает
подозрение, – сказал шериф, но выглядел он неловко.
– Ох, вы глупый и самонадеянный человек! – взорвалась Лиз.
На ее щеках теперь заиграл румянец. Страх прошел, злость нарастала. Она
посмотрела на патрульных. – Если мой муж не имеет алиби по делу об этом
убийстве, к которому, как вы заявляете, он причастен, вы забираете его в
полицейский участок! Если же алиби есть, этот человек заявляет, что это, скорее
всего, означает, что Тад все равно как-то сделал это! Что же, вы побаиваетесь
немного честно поработать? Почему вы здесь?
– Теперь успокойся, Лиз, – спокойно проговорил Тад. – У них
были веские основания находиться здесь. Если бы шериф Пэнборн отправился
охотиться на диких гусей или гоняться за зайцами, я уверен, что он пошел бы
один.
Пэнборн взглянул весьма мрачно на Тада и испустил короткий
вздох.
– Расскажите нам об этой вечеринке, мистер Бомонт.
– Она была организована в честь Тома Кэрролла, – ответил
Тад. – Том провел на факультете английского языка девятнадцать лет, и последние
пять был у нас деканом. Он ушел в отставку 27 мая, когда заканчивается
официально учебный год. Он всегда был любимцем на факультете и все мы, старые
его товарищи, звали его Гонзо Том, потому что он сильно увлекался рассказами
Хантера Томпсона. Поэтому мы и решили организовать эту вечеринку для него и его
жены.
– В котором часу окончилась эта встреча?
Тад усмехнулся.
– Ну, было немного меньше четырех утра, но скажу точно, что
вечер затянулся допоздна. Когда вы собираете преподавателей с английского
факультета с почти неограниченной выпивкой, вы можете не заметить, как пролетит
весь уик-энд. Гости начали приезжать что-то около восьми... кто был последним,
детка?
– Роули Делессепс и эта беспардонная женщина с факультета
истории. Из тех, которые с ходу представляются: «Зовите меня просто Билли, как
все мои знакомые», – ответила Лиз.
– Верно, – сказал Тад. Теперь он улыбался. – Великая
Колдунья Востока.
Глаза Пэнборна ясно говорили «вы-лжете-и-мы-оба-это-знаем».
– А в какое время ушли все эти друзья?
Тад пожал плечами.
– Друзья? Роули, да. Та женщина – очевидно, совсем нет.
– В два часа, – сказала Лиз.
Тад кивнул.
– Мы увидели их уходящими, когда было, по меньшей мере, два
часа. После этого мы уехали из этого клуба поклонников Вильгельмины Беркс, и я
думаю, что было много позже двух. Никого в это время, ночью со вторника на
среду, на дороге мы не встретили к сожалению – но это так. Исключая, быть
может, нескольких оленей на лужайках. – Он закрыл рот весьма резко. В своей
надежде оправдаться он почти перешел на болтовню.
На мгновение воцарилась тишина. Оба полисмена теперь
рассматривали пол. На лице Пэнборна появилось выражение, которое Тад не мог
прочитать – он даже не верил, что встречал его раньше когда-либо. Не то чтобы
чистая досада, хотя и досада была здесь одной из составных частей.
Что за бардак здесь происходит?
– Так, это очень удобно, мистер Бомонт, – наконец произнес
шериф, – но и очень далеко от твердой почвы доказательств. Мы выслушали ваши
слова и слова вашей жены относительно того времени, когда увидели последнюю
пару, уходящую с вечеринки. Если все они были так сильно на взводе, как вы
утверждаете, то они вряд ли смогут поддержать ваши утверждения. А если этот
Делессепс действительно ваш друг, он может сказать... Ну кто его знает?
И все же Алан Пэнборн терял свои позиции. Тад видел это и
надеялся – нет, знал, что патрульные тоже видят это. И все же шериф не
собирался еще отступать. Тот страх, который Тад испытал в самом начале встречи,
и та злость, которая пришла на смену страху, теперь сменились у него
серьезностью и любопытством. Он подумал, что никогда не встречал, даже на войне
во Вьетнаме, столь равномерно представленные в одном и том же человеке
недоумение и уверенность. Факт проведения вечеринки – а это явный факт, который
слишком легко и просто проверить любому, – потряс доводы шерифа, но не убедил его.
И патрульные, как он заметил, не были полностью убеждены. Единственным
различием было то, что полисмены не столь горячо переживали все это дело. Они
не знали Хомера Гамаша лично и поэтому никак не могли проявить особую
ревностность и заинтересованность. Алан Пэнборн знал и проявлял.
