Некий голос внутри него шептал в первое время: «Кто ты
такой, когда пишешь, Тад? Кто ты тогда?»
И он не находил ответа на данный вопрос.
– Ну? – спросила Лиз. Ее голос был резким, балансирующим на
краю обозленности.
Он очнулся от собственных невеселых дум.
– Извини?
– Ты нашел свой способ объясниться? Что же это могло быть?
– Погоди, – сказал он, – я не понимаю, почему ты так
визжишь, Лиз!
– Потому что я перепугана! – сердито выкрикнула она... и он
увидел слезы в ее глазах. – Потому что ты морочил голову шерифу, и я все еще
удивляюсь, почему ты теперь морочишь голову мне! Если бы я не видела выражения
твоего лица...
– Да? – Теперь и он разозлился. – И что же это было за
выражение? На что оно оказалось так похоже?
– Ты выглядел виновным, – сказала она резко. – Ты выглядел
так, будто ты, как это было уже раньше, заверяешь людей, что ты бросил пить, но
не сделал этого на самом деле. Когда... – она вдруг остановилась. Он не знал,
что она вдруг рассмотрела на его лице – да и не был уверен, что ему хочется
знать, но это что-то вдруг впитало всю ее озлобленность. Вместо нее на лице у
Лиз появилось виноватое выражение. – Извини. Это несправедливо.
– Почему же? – сказал он глухо. – Это правда. На данное
время.
Он вернулся в ванную и взялся за полоскательницу, чтобы
смыть остатки зубной пасты. В полоскательнице был безалкогольный состав. Типа
лекарства от кашля. И ванильного концентрата в кухонном буфете. Он не пил
спиртного с того дня, как закончил последний роман Старка.
Ее рука легко коснулась плеча Тада.
– Тад, мы оба рассердились. Это лишь вредит нам обоим и
никак не сможет ничему помочь. Ты сказал, что там мог оказаться
человек-психопат, который представляет себе, что он и есть Джордж Старк. Он
умертвил двух людей, мы помним об этом. Один из них частично виновен в
раскрытии псевдонима Старка. Тогда ты сам должен был бы оказаться в самом верху
списка заклятых врагов этого фанатика. Но несмотря на это, ты что-то утаиваешь.
Что означала эта фраза?
– Воробьи летают снова, – сказал Тад. Он взглянул на свое
отражение в зеркале, освещенном белым отсветом флюоресцентной лампы в ванной.
То же самое знакомое лицо. Небольшие тени под глазами, может быть, но лицо все
то же самое. Он был счастлив. Конечно, это не лицо кинозвезды, но это его,
любимое лицо.
– Да. Это что-то значило для тебя. Что же именно?
Он выключил свет в ванной и положил руки ей на плечи. Они
подошли к постели и улеглись спать.
– Когда мне было одиннадцать, – объяснил он, – мне сделали
операцию. Удалили небольшую опухоль в мозгу на участке верхней части лба. – Я
так думаю. Ты уже знала об этом и раньше.
– Да? – она смотрела на него, озадаченная.
– Я уже говорил тебе, что у меня были ужасные приступы
головной боли до того, как обнаружили опухоль, верно ведь?
– Верно.
Он начал машинально постукивать по ее бедру. У нее были
удивительно длинные и красивые ноги, а ночная рубашка была весьма короткой.
– Помнишь насчет звуков?
– Звуков? – удивленно повторила Лиз.
– Я не думал... и, видишь ли, это никогда не казалось мне
очень важным. Все это происходило так много лет тому назад. У людей с подобными
заболеваниями часто случаются приступы головной боли, иногда какие-то миражи, а
иногда – и то и другое вместе. Очень часто на приближение подобных симптомов
указывают свои собственные признаки. Их называют сенсорными предвестниками. Чаще
всего это запахи: карандашные стружки, свежесрезанные луковицы, заплесневелые
фрукты. Мой сенсорный предвестник был звуковым. Это были птицы.
Он посмотрел ей прямо в глаза, их носы почти касались друг
друга. Тад почувствовал щекотание ее волос, касающихся его лба.
– Воробьи, если говорить более точно.
Он встал, не желая видеть выражение ужаса, появившееся на
лице Лиз. Тад взял ее руку.
– Пойдем.
– Куда... Тад?
– В кабинет, – ответил он. – Я хочу тебе кое-что показать.
В кабинете Тада главное место занимал стол, где
господствовала огромная дубовая доска. Она была не антикварной редкостью, но и
не очень современной. Этот стол был просто чрезвычайно большим и очень удобным
изделием из древесины. Стол стоял как динозавр под тремя подвешенными
светильниками; их общее освещение рабочей поверхности можно было посчитать
почти свирепым. Сейчас, однако, можно было рассмотреть лишь очень небольшую
часть поверхности письменного стола. Тад включил свет. Рукописи, стопки
корреспонденции, книги и присланные ему из редакции гранки были сложены где
попало. На белой стене позади стола висел плакат с самым любимым для Тада
сооружением во всем мире – «Флатирон билдинг» в Нью-Йорке. Его четкая
клиновидная форма не переставала радовать и восхищать Тада.
Позади пишущей машинки лежала рукопись его нового романа –
«Золотая собака». А поверх машинки была оставлена дневная выработка Тада. Шесть
страниц. Это была обычная его норма... если писал он сам. Если писал Старк, то
он обычно выдавал за день восемь, а то и десять страниц.
– Вот то, что меня огорошило еще до появления Пэнборна, –
сказал Тад, взяв маленькую стопку листов с машинки и протягивая их Лиз. – Тогда
появился этот звук, звук воробьев. Второй раз за сегодня, только на этот раз
намного громче. Ты видишь, что написано поперек верхнего листа?
Она смотрела очень долго, и он мог видеть только ее волосы и
макушку. Когда она обернулась к Таду, ее лицо было смертельно бледным. Ее губы
сжались в узкую скорбную щель.
– Это все то же, – прошептала Лиз. – Это все то же самое.
Ох, Тад, что же это? Что...
Она пошатнулась, и он наклонился вперед, опасаясь ее
возможного обморока. Он подхватил ее за плечи, ноги его зацепились за
Х-образные ножки кресла в кабинете, что почти привело к падению обоих супругов
на стол.
– Все нормально с тобой?
– Нет, – ответила она тонким голоском. – А как ты?
– Не совсем, – сказал он. – Извини. Все тот же неуклюжий
Бомонт. Я вызываю здесь большие разрушения и беспорядки, словно рыцарь в сверкающих
доспехах.
– Ты написал это даже до того, как Пэнборн появился у нас, –
сказала она. Она, казалось, никак не могла поверить в этот факт. – Перед его
появлением.
– Это так.
– Что же это означает? – она смотрела на него с напряженным
ожиданием, зрачки ее глаз были большими и темными несмотря на яркое освещение.
