– Я ничего не вижу... – простонал он, а из-за плеча Тада
Джордж Старк продолжал шептать:
– Они снова летают, старина. Не забывай. И не попадайся на
моем пути.
Тад проснулся, дрожа и похолодев всем телом, и долго не мог
снова заснуть. Он лежал в темноте, думая, как абсурдно все это, и как абсурдна
сама идея этого кошмарного сна, которая была такой же, что и в первом сне, но
намного более ясной для понимания. Как все это абсурдно. Фактом было то, что он
всегда представлял в своем воображении Старка и Алексиса Мэшина очень схожими
(а почему бы и нет, поскольку фактически они оба родились в одно и то же время
с появлением романа «Путь Мэшина»), оба высокие и широкоплечие, как будто люди
не выросшие из детства, а слепленные из каких-то крепких блочных материалов, и
оба блондины... этот факт не меняет всю абсурдность ситуации. Литературные
герои не могут оживать и убивать людей. Он расскажет об этом Лиз за завтраком,
и они посмеются над этим... ну, возможно, и не будут действительно смеяться,
учитывая все обстоятельства, но уж, конечно, не удержатся от улыбок.
– Я должен позвонить в медицинский комплекс Уильяма Уилсона,
– подумал он, наконец погружаясь в сон. Но когда настало утро, сон показался
ему не столь уж стоящим обсуждения – во всяком случае, не с самого начала дня.
Поэтому он и промолчал... но по мере ухода этого дня из его жизни, Тад замечал,
что его мозг снова и снова возвращается к приснившемуся сну, испытывая его
таинственное влияние, какое оказывает темный драгоценный камень.
Глава 11
Эндсвилл
Ранним утром в понедельник, еще до того, как Лиз напомнила
бы об обещании Тада, он посетил доктора Хьюма. Удаление опухоли в 1960 году
было внесено в медицинскую карту Тада. Он рассказал врачу о том, что недавно
дважды ощутил в своем сознании возвращение звуков птиц, что предшествовало его
ужасным приступам головной боли во время долгих месяцев до установления
диагноза и удаления этого образования. Доктор Хьюм пожелал выяснить, не
возвратились ли и головные боли. Тад сказал, что нет.
Он не рассказал о своем состоянии транса, о том, что он
написал, будучи в таком состоянии, о том, что было выведено на стене квартиры в
Вашингтоне, где убийца прикончил жертву. Это уже казалось слишком далеким от
вчерашнего сна. Он находил самого себя весьма смешным во всей этой истории.
Однако доктор Хьюм отнесся ко всему серьезно. Он велел Таду
в тот же день отправиться в Медицинский центр Восточного Мэна. Он хотел иметь
рентгеновские снимки черепа Тада и компьютеризированную осевую томографию...
так называемую «КОТ-развертку».
Тад поехал. Он сделал нужные снимки, а затем положил свою
голову внутрь машины, выглядевшей очень похоже на промышленную сушку для
одежды. Она вздрагивала и трещала в течение добрых пятнадцати минут, а затем,
наконец, его вызволили из плена... хотя бы на нынешнее время. Он позвонил Лиз,
сообщил ей, что результаты будут готовы не раньше конца недели и сказал, что
собирается ненадолго поехать в университет.
– Ты не подумываешь о звонке шерифу Пэнборну? – спросила
она.
– Давай подождем результатов обследования, – ответил Тад. –
Узнав их, мы сможем лучше решить, что нам делать дальше.
Он был в своей университетской рабочей комнате, очищая свой
стол и полки от накопившейся за целый семестр всякой макулатуры и пыли, когда
птицы снова начали пищать в его голове. Сперва прочирикало несколько запевал, к
ним стали присоединяться другие, и очень скоро птичье пение превратилось в
мощный оглушающий хор.
Белое небо – он увидал белое небо, испещренное кое-где
силуэтами домов и телефонными столбами. И повсюду там сидели воробьи. Они
облепили каждую крышу, усеяли каждый столб, ожидая только команды, исходящей из
группового птичьего сознания. Тогда они взорвут тишину неба писком и шелестом
как бы тысяч листов бумаги, колышущихся в воздухе при сильных порывах ветра.
Тад, почти ничего не видя, двинулся к письменному столу, ища
кресло, нашел и забрался в него, сжавшись в комок.
Воробьи.
Воробьи и белое небо поздней весной.
Звук заполнял его голову, дикая какофония, и, когда он
вытянул к себе лист бумаги и начал на нем писать, он был не в состоянии
сознавать, чем именно он занимается. Его голова запрокинулась назад, глаза
бессмысленно уставились в потолок. Ручка двигалась вперед и назад, вверх и
вниз, делая все это по какой-то собственной программе.
В голове Тада родилось видение того, как все птицы взлетели
при порыве ветра и образовали темное облако, которое закрыло белое небо в
марте, в районе Риджуэй города Бергенфилд, штат Нью-Джерси.
Он пришел в себя менее чем через пять минут после начала
писка одиночных солистов из племени пернатых в его мозгу. Он тяжело дышал,
левое запястье усиленно пульсировало, но головной боли не было. Он посмотрел
вниз и увидел бумагу на столе – это был оборот формы заказа одобренных при
экспертизе учебников американской литературы – и тупо уставился на то, что он
написал на ней.
СЕСТРЕНКА ДУРАКИ ЛЕТАЮТ ОПЯТЬ
КОШКИ
СЕСТРЕНКА МИР ТЕПЕРЬ СЕСТРЕНКА СЕСТРЕНКА ЭНДСВИЛЛ СЕСТРЕНКА
ОКАНЧИВАЕТСЯ КОШКИ ЗВОНИТЬ СЕСТРЕНКА
НИЖЕ
ПОРЕЗЫ БРИТВА СЕСТРЕНКА СЕСТРЕНКА
ВОРОБЬИ МИР СЕСТРЕНКА БРИТВА
И НАВСЕГДА
СЕСТРЕНКА ТЕПЕРЬ И НАВСЕГДА
МИР КОШКИ НАЧИНКА СЕСТРЕНКА ВОРОБЕЙ
– Это ничего не означает, – прошептал Тад. Он тер свои виски
кончиками пальцев. Он ожидал, что начнется головная боль, или что написанные
каракулями слова на бумаге соединятся и приобретут какой-нибудь смысл.
Он желал, чтобы ни то, ни другое не произошло с ним... и
ничего, действительно, не случилось. Слова были просто словами, повторенными
многократно. Некоторые были явно вызваны его сном о Старке, другие были совсем
невразумительным бредом.
И его голове стало намного лучше.
– На этот раз я ничего не собираюсь рассказывать Лиз, –
подумал он. – Будь я проклят, если я скажу. И не потому, что я боюсь или...
Хотя я действительно боюсь. Это же очень просто – не все секреты обязательно
плохие. Некоторые бывают хорошими. Некоторые бывают необходимыми. А мой – это
оба последних секрета.
Он не знал, правда это или нет, но он открыл нечто, что
сняло груз с его плеч и освободило от переживаний: ему было все равно. Он очень
устал от бесконечных раздумий и по-прежнему полного незнания. Он также устал от
постоянного испуга подобно человеку, вошедшему в пещеру ради шутки, и потом
вдруг начавшего подозревать, что он потерял дорогу назад.
