Прекрати думать об этом, наконец. Это и есть выход.
Он предполагал, что именно здесь была истина. Он не знал,
сможет ли сделать это или нет... Но собирался выкинуть всю эту дрянь в старый
мусоросборник университета. Очень медленно он встал, взял бланк заказа в обе
руки и начал в клочья его рвать. Полоски написанных слов стали исчезать. Он
взял ленты, получившиеся из обрывков бумаги и порвал их на мелкие кусочки,
которые кинул в корзинку для мусора, где они усыпали дно, как конфетти. Он
сидел, уставившись на них добрые две минуты, почти ожидая, что они взлетят
вверх, чтобы прирасти друг к другу и снова лечь целым листом на его столе,
подобно прокручиваемым назад кадрам из кинофильма.
Наконец он поднял корзинку и понес ее вниз в холл к
вмонтированному в стене рядом с лифтом панельному агрегату из нержавеющей
стали. Надпись внизу гласила «Мусоросжигатель».
Он открыл панель и вышвырнул мусор в почерневший желоб.
– Туда, – произнес он в странной летней тишине здания
английского и математического факультетов. – Все туда.
Там, внизу, это называют дурацкой начинкой.
– А здесь наверху мы называем это конскими каштанами, –
пробормотал Тад и отправился назад в свою комнату, держа пустую корзинку.
Все ушло. По желобу в забвение. И до тех пор, пока
результаты его обследования не вернутся из госпиталя – или до следующего
затемнения, или транса, или птичьей фуги, или еще черт знает какой штуки – он
не собирался больше ничего рассказывать. Совсем ничего. Более чем вероятно, что
слова, которые он написал на том листе бумаги, целиком и полностью оказались
плодом его сознания, подобно сну о Старке и пустом доме, и потому не имеют
никакого отношения к убийствам Хомера Гамаша или Фредерика Клоусона.
Там, в Эндсвилле, где оканчиваются все железнодорожные пути.
– Это вообще ничего не значит, – сказал Тад вялым и
безучастным голосом... Но когда он уходил в тот день из университета, то почти
спасался бегством.
Глава 12
Сестренка
Она знала, что здесь что-то не в порядке – когда она
вставила ключ в большой замок Крейга в двери своей квартиры, ей не пришлось его
проворачивать, а вместо привычных пощелкиваний он просто нажал из дверь и
открыл ее. Не было повода подумать, как глупо с ее стороны уходить на работу и
оставлять дверь незакрытой. Почему бы тебе, Мириам, тогда не оставлять на двери
записку типа «ХЭЛЛОУ, ГРАБИТЕЛИ, Я ХРАНЮ НАЛИЧНЫЕ В БАНКЕ НА ВЕРХНЕЙ КУХОННОЙ
ПОЛКЕ!» Не было повода подумать так, потому что если ты уже живешь в Нью-Йорке
шесть месяцев или даже четыре, ты не забыла бы это сделать. Может быть, ты бы
только захлопнула наружную дверь, когда собралась бы поехать на каникулы домой
и оставляла здесь какую-нибудь жалкую конуру; либо ты могла бы забыть о замке,
уходя на работу, если ты прибыла сюда из какого-нибудь городишка типа Фарго,
штат Северная Дакота или Эймс, штат Айова. Но после того, как вы прожили
некоторое время в этом червивом Большом Яблоке, вы будете закрывать дверь на
ключ, даже если относите чашку чая с сахаром соседке напротив своей квартиры.
Забывчивость здесь будет напоминать забывчивость человека, сделавшего выдох, но
никак не вспоминающего о необходимости сделать следующий вдох. Город полон музеев
и галерей, но он также полон наркоманов и психопатов, и вам не стоит испытывать
судьбу. Если только вы не родились идиоткой, а Мириам не таковой появилась на
свет. Может быть, немного простовата, но не тупица.
Поэтому она уже знала, что-то здесь неладно, и хотя Мириам
была уверена, что воры, очистившие ее квартиру, вероятно, убрались отсюда
три-четыре часа тому назад, забрав с собой все, что можно было бы спустить
потом хотя бы за полцены (не говоря уж о тех восьмидесяти или девяноста
долларах в банке, а может быть, и саму эту банку, почему она о ней вспомнила,
как будто это самое главное?), но все же они еще могли оставаться там. Это было
наподобие тех мыслей, какие стараются внушить мальчикам, получившим первые
настоящие ружья, когда доказывают идею, что с ними надо очень осторожно
обращаться, словно эти ружья всегда заряжены, даже когда вы вынимаете их из
фабричной коробки в первый раз.
Она начала отступать от двери. Она это сделала почти
мгновенно, даже еще до того, как дверь остановили свой поворот внутрь прихожей,
но все равно было уже слишком поздно. Из темноты с быстротой пули выскочила
рука. Она схватила руку Мириам. Ключи упали на паркет прихожей.
Мириам Коули открыла рот, чтобы закричать. Большой
светловолосый мужчина стоял как раз за дверью, терпеливо поджидая ее четыре
часа, не прикасаясь к кофе и не куря сигарет. Ему хотелось курить и он,
конечно, закурит, как только дело будет сделано, но до этого он был чрезвычайно
осторожен, поскольку запах мог вспугнуть ее. Нью-йоркцы очень похожи на мелких
зверьков, кишащих в подлеске, чувства которых обострены ожиданием опасности,
даже когда они, казалось бы, беззаботно веселятся.
Еще до того, как она что-то сообразила, он уже схватил ее
запястье своей правой рукой. Сейчас же он схватил левой рукой дверь и швырнул
изо всех сил женщину прямо на нее. Дверь выглядела как деревянная, но на самом
деле она, конечно, была из металла, как и во всех мало-мальски приличных
квартирах в червивом и старом Большом Яблоке. Два ее зуба вылетели изо рта,
порезав его. Губы были разбиты и безжизненно раздвинуты, кровь сильно сочилась,
и капли ее усеяли всю дверь. На щеке горел рубец, как от сильного удара хлыстом.
Она осела, почти потеряв сознание. Блондин уже не держал ее.
Она рухнула на паркет холла. Это произошло очень стремительно. В соответствии с
фольклором Нью-Йорка, можно было бы сказать, что никто из живущих в червивом
Большом Яблоке не поинтересовался бы спущенным дерьмом до тех пор, пока оно не
вылилось на него самого. Тот же легендарный фольклор утверждает, что любой псих
мог бы ударить ножом двадцать или сорок раз какую-нибудь женщину около
20-местной парикмахерской при ясной луне на Седьмой Авеню, и никто из клиенток
не проронил бы ни слова, исключая, может быть, фразу типа «Не могли бы вы
укоротить здесь чуть-чуть повыше ушей» или «Я думаю, этот одеколон подойдет,
Джо». Светловолосый мужчина знал, что этот фольклор – сплошной вздор. Для мелких
и вечно обеспокоенных зверьков любопытство является одним из условий выживания.
Названием этой игры, конечно, было «защищай свою шкурку», здесь не надо и
спорить, но нелюбопытное существо быстрее покидает этот мир. Поэтому скорость
всегда главнее всего. Он схватил Мириам за волосы и втащил ее внутрь квартиры,
но дверь оставил чуть приоткрытой. Через короткий промежуток времени он услышал
скрежет засова в другой стороне холла, после чего раздался треск открываемой
двери квартиры напротив. Он даже не посмотрел на лицо, которое высунулось из
двери другой квартиры, маленькое безволосое кроличье лицо, а нос почти всегда
подергивается.
– Ты не разбила его, Мириам? – спросил светловолосый громким
голосом. Затем он перешел на высокий регистр, почти совсем фальцет, сложив
ладони чашечкой в каких-то двух дюймах от своего рта, чтобы имитировать голос
женщины.
