Тад прислонился к камину, его глаза переходили справа налево
и обратно, словно у зрителя на теннисном матче. Шериф не сказал чего-то нового,
из того, чего сам Тад не предвидел уже заранее, напротив, Алан Пэнборн действовал
очень деликатно, пытаясь обнаружить несообразности в его рассказе. И все же Тад
ощущал горькое разочарование... почти сердечную боль. Надежда, что Алан все же
поверит – может быть, чисто инстинктивно, но поверит – оправдалась в той же
степени, как возможные чудодейственные препараты от всех болезней в аптечных
пузырьках и бутылочках.
– Да, я допускаю такую возможность, – спокойно сказала Лиз.
– А что касается происшедшего с Тадом в его факультетской
служебной комнате... ведь нет никаких свидетелей ни его приступа, ни того, что
он записал тогда. Ведь он даже не рассказал вам о нем, пока не позвонила миссис
Коули, верно?
– Нет. Он не рассказал.
– А потому... – Шериф пожал плечами.
– У меня есть к вам вопрос, Алан.
– Да, я слушаю.
– Зачем лгать Таду? Что он может выиграть этим?
– Я не знаю. – Алан взглянул на нее с полной искренностью. –
Он может и сам не знать этого. – Он бегло взглянул на Тада, затем снова
посмотрел на Лиз. – Он может даже и не знать, что он сейчас лжет. Это очень просто:
я не могу принять все услышанное на веру, любому офицеру полиции нужны, прежде
всего, сильные доказательства. А здесь их нет.
– Тад рассказывал правду обо всем этом. Я понимаю, все
сказанное вами имеет веские основания, но все же мне очень хочется, чтобы вы
поверили также в истинность всего услышанного здесь. Я отчаянно желаю этого.
Видите ли, я ведь жила с Джорджем Старком. И я знаю, как Тад почти превратился
в него, пока время шло. Я расскажу вам нечто, не попавшее в журнал «Пипл». Тад
начал говорить о том, что хочет избавиться от написания следующих двух книг
Старка еще перед предпоследним романом...
– Трех, – спокойно поправил Тад со своего места у камина.
Его жажда закурить превратилась прямо-таки в какое-то наваждение. – Я начал
говорить об этом уже после первого романа Старка.
– О'кей, трех. В журнальной статье говорится так, словно эта
идея пришла совсем недавно, но это неправильно. Об этом я и хочу сейчас вам
рассказать. Если бы не появился Фредерик Клоусон и не заставил моего мужа
действовать решительно, я думаю, что Тад и поныне только все еще собирался
избавиться от своего литературного двойника. Это напоминает обещания алкоголика
или наркомана, которые он дает семье и друзьям, что с завтрашнего дня
прекращает пить или принимать наркотики... или с послезавтрашнего... или еще
через день.
– Нет, – запротестовал Тад. – Не совсем так. Церковь – та,
но не та церковная скамья.
Он подождал немного, нахмурившись и занимаясь не просто
обдумыванием. Он концентрировался. Алан окончательно расстался с подозрениями,
что они пытаются его обмануть или как-то использовать в нечестных целях. Они не
пытались взять его измором в попытке убедить его, или даже самих себя, но
только старались разъяснить, как все это произошло... точно так же, как люди
пытаются описать пожар уже много позже того, как он погас.
– Слушайте, – наконец произнес Тад. – Давайте забудем на
некоторое время все эти затемнения сознания, воробьев и предвидение событий –
были они или нет. Если это понадобится, вы можете поговорить с моим доктором,
Джорджем Хьюмом обо всех симптомах. Может быть, результаты вчерашнего
обследования моей головы покажут что-то странное и необычное, но даже если и
нет, вполне возможно, что врач, оперировавший меня в далеком детстве, все еще
жив и способен вспомнить об этом случае в его практике. Вполне возможно, он
знает нечто, могущее пролить хотя бы немного света на всю нашу историю. Я не
помню его имени, но я уверен, что оно записано в моей медицинской карте. Но
сейчас все это медицинское дерьмо побоку.
Эти слова почти окончательно сбили с толку Алана... если бы
Тад хотел лгать, то никогда бы не стал так действовать. Некоторые сумасшедшие
делают подобные вещи, но они достаточно сумасшедшие, чтобы тут же забыть о том,
что сами сперва выдумали, поскольку сами действительно начинают верить в
физическое существование своих фантазий и потом могут говорить только об этих
вещах. А как же Тад? Голова шерифа начала трещать.
– Ладно, – сказал Алан Пэнборн, – если вы считаете, по
вашему выражению, «медицинское дерьмо» второстепенным, то что же тогда является
здесь основной линией?
– Джордж Старк – вот что главное, – ответил Тад и подумал:
«Линия, которая ведет в Эндсвилл, где заканчиваются все железнодорожные пути».
– Представьте себе, что кто-то незнакомый забрался внутрь вашего дома. Кто-то,
кого вы всегда немного боялись, примерно так же, как Джим Хокинс боялся старого
морского волка в трактире «Адмирал Бенбоу» – вы читали «Остров сокровищ», Алан?
Алан кивнул.
– Тогда вам будет яснее то ощущение, которое я здесь сейчас
пытаюсь вам передать. Вы следите за этим парнем, и он вам совсем не нравится,
но вы позволяете ему оставаться у вас под крышей. Вы не держите гостиницу, как
в «Острове сокровищ», но, может быть, вы считаете его дальним родственником
вашей жены или кем-то в этом роде. Вы следите за моей мыслью?
Шериф снова кивнул.
– И наконец в один прекрасный день этот нежеланный гость
делает что-то, выводящее вас из себя, ну, например, хлопает солонкой о стену,
поскольку она засорилась и из нее у него ничего не высыпалось, и вы говорите
своей жене: «Сколько еще времени этот идиот, твой второй кузен, собирается
здесь околачиваться?» А она смотрит на вас и говорит: «Мой второй кузен? Я
думала, что это твой второй кузен!»
Алан рассмеялся, хотя ему вообще-то не было сейчас очень
весело.
– Но вышвырнете ли вы этого малого за порог? – продолжал
Тад. – Нет. Только потому, что он уже слишком долго находился у вас под крышей,
и, как это ни покажется кому-то странным, тому, кто сам не побывал в такой
ситуации, это будет выглядеть, словно ваш тип заполучил некие... права
поселенца на незанятой земле, что ли. Но и это не самое главное.
Лиз кивнула. Ее глаза возбужденно блестели, а ее взгляд был
взглядом благодарной женщины, услышавшей именно те слова, которые уже были
готовы сами сорваться с ее губ в течение всего этого дня.
– Важнее то, как чертовски трудно следить за ним, – сказала
она. – Следить за тем, что он может выкинуть, если вы действительно скажете
ему, чтобы он убирался, и вышвырнете его на дорогу.
– Вот именно, – сказал Тад. – Вы хотите быть смелым и
отважным, и прямо приказать ему убираться из вашего дома, и не столько потому,
что вы просто боитесь его опасных штучек у вас под крышей. Здесь дело касается
вашего самоуважения. Но... вы все не решаетесь. Вы находите причины для того,
чтобы откладывать это. Типа – сейчас идет дождь, и у него будет меньше поводов
обидеться, если вы покажете ему на дверь в солнечный день. Или, возможно, что
это лучше всего проделать после того, как вы все хорошенько выспитесь. Вы
придумываете тысячи не менее весомых причин и оснований для непрерывного
откладывания. Вам даже кажется, что если эти причины звучат достаточно
убедительно для вас самого, вам удастся сохранить хотя бы часть вашего
самоуважения, а это всегда лучше, чем ничего. Это особенно хорошо, поскольку
все свое самоуважение сохранить можно, оказавшись в итоге либо раненым, либо
вообще убитым.
