– И, может быть, это относится не только к вам лично. – Лиз
вмешалась в разговор снова и заговорила тем серьезным и приятным голосом, каким
обычно адресуется к своим коллегам по садоводческому клубу женщина-специалист в
связи с ответами на вопросы, когда лучше засеивать кукурузу или как определить
степень зрелости томатов. – Он был мрачный, опасный мужчина, когда он... жил с
нами... и он таковым и остался сейчас. Все говорит о том, что если с ним и
произошли какие-то изменения, то только в худшую сторону. Он, конечно, безумен,
но, по его собственной логике, все, что он делает, абсолютно разумно: он
выслеживает людей, замысливших убить его, и убирает их со своей дороги, одного
за другим.
– Вы закончили?
Она удивленно взглянула на Алана, словно его голос заставил
ее очнуться от самого глубокого личного переживания.
– Что?
– Я спросил, закончили ли вы. Вы хотели высказаться, а я
хочу убедиться, что вы сказали все.
Ее спокойствие исчезло. Она глубоко и прерывисто вздохнула и
в отчаянии схватила себя за голову.
– Вы не верите мне? Ни единому моему слову!
– Лиз, – сказал Алан Пэнборн, – это же просто... чепуха. Я
сожалею, что произношу это слово, но с учетом всех обстоятельств, оно одно из
самых мягких, какие здесь возможны. Здесь достаточно скоро появятся другие
копы. Я думаю, из ФБР – этот преступник уже сейчас стал известен в нашей
стране, и ФБР наверняка должно будет вмешаться. Если вы расскажите им всю эту
историю с затемнениями и бессознательными записями, вы услышите от них
множество куда менее приятных слов. Если вы скажете мне, что всех этих людей
убил призрак, я тоже никогда не поверю в это. – Тад хотел вмешаться, но Алан
предостерегающе поднял руку, чтобы ему позволили договорить. – Но я бы смог
даже быстрее поверить в историю с привидениями, чем в то, что я услышал. Мы
ведь даже не обсуждаем здесь проделки привидения, а говорим о человеке,
которого нет на свете.
– Как вы объясняете мое описание его облика? – вдруг спросил
Тад. – То, что я рассказал, было моим личным представлением об облике Джорджа
Старка, как он должен был бы выглядеть. Часть этого описания хранится в файлах
«Дарвин пресс» для распечатывания листа с биографическими сведениями об авторе
романов Джорджа Старка. Другая часть – то, что я представил себе, обдумывая все
это дело. Я никогда наяву не встречался и не видел своими глазами этого парня,
вы же знаете, я только создал мысленный образ за многолетний период, примерно
так же, как вы можете представить себе облик диск-жокея, музыку которого вы
привыкли слушать каждое утро по дороге на работу. Но если бы вам пришлось с ним
встречаться чаще всего оказалось бы, что вы были почти во всем неправы. А здесь
получилось, что я угадал почти все точно. Как это можно объяснить?
– Я не могу, – ответил шериф. – Если, конечно, вы не
скрываете от меня, откуда сами получили это описание.
– Вы же знаете, что мне неоткуда было его получить.
– Не будем так уж безоговорочны, – возразил шериф. Он
поднялся, подошел к камину и бесцельно пнул ногой сложенную там на полу
небольшую поленницу из березовых дров. – Не всякая ложь происходит из
обдуманного решения. Если человек внушил себе, что говорит чистую правду, он
может пройти даже испытание на детекторе лжи с этими цветными индикаторами.
Теду Банди это удалось.
– Давайте не будем на этом останавливаться, – раздраженно
сказал Тад. – Не нужно нагнетать всю эту чертову ахинею. Это напоминает дело с отпечатками
моих пальцев, как будто его снова оживили и запустили на всю катушку.
Единственное различие лишь в том, что сейчас у меня нет пачки доказательств
моей невиновности. Кстати, как насчет отпечатков пальцев? Когда вы учтете их
существование, не станут ли они подтверждением правдивости наших предположений?
Алан обернулся. Он вдруг рассердился на Тада... на них
обоих. Он ощутил себя безжалостно загнанным в угол, а они, черт возьми, не
имеют никаких прав заставлять его испытывать такие ощущения. Это выглядело, как
если бы он был единственным представителем Общества верящих в плоскую Землю,
вдруг оказавшимся среди сторонников версии, что Земля все же круглая.
– Я не могу объяснить ничего здесь... пока, – сказал шериф.
– Но, может быть, вы все же скажете мне абсолютно точно, откуда этот парень –
реальный – произошел, Тад? Может быть, вы зачали его как-то ночью? Или он
вылупился из яйца этих чертовых воробьев? Вы были похожи на него в те часы,
когда писали романы под его вымышленным именем? Конкретно, откуда он взялся?
– Я не знаю, откуда он появился, – грустно ответил Тад. –
Неужели вы думаете, что я бы скрыл это от вас, если бы знал? Насколько я знаю
или могу помнить, я был еще самим собой, когда писал «Путь Мэшина», «Голубые из
Оксфорда», «Паштет из акульего мяса» и «Дорога на Вавилон». Я совсем не
представляю, когда он стал... самостоятельным и отдельно существующим
человеком. Он казался мне реальным, когда я писал за него, но только в те
моменты, когда я писал эти романы. Можно сказать, я принимал это дело всерьез,
но я не верил в него... когда сам не занимался его романами...
Тад остановился и усмехнулся.
– Всю свою жизнь я говорю о писании, – сказал он. – Сотни
лекций, тысячи аудиторий, и я не думаю, что я когда-либо говорил просто о той
власти над писателем-беллетристом, которую имеют обе существующие для него
реалии: одна – это подлинный окружающий его мир, а другая – это мир его
рукописи. Я даже не думаю, что мне раньше приходила в голову подобная мысль. А
теперь я сознаю... ну... в даже, кажется, совсем не знаю, что думать по этому
поводу.
– Не в этом дело, – сказала Лиз. – Ему не пришлось стать
отдельно существующим человеком до тех пор, пока Тад не попытался убить его.
Алан подался вперед.
– Ладно, Лиз, вы знаете Тада лучше, чем кто-либо еще. Он
действительно превращался из доктора Бомонта в мистера Старка, когда писал эти
криминальные романы? Он угрожал вам? Он пытался напугать гостей на вечеринках
свой складной бритвой?
– Ваш сарказм никак не поможет этому обсуждению, – ответила
Лиз, глядя на него с укором.
Алан поднял обе руки в знак согласия и немого отчаяния –
хотя шериф не был уверен, что именно привело его в это отчаяние: они оба, он ли
сам или все они трое вместе взятые.
– Я не хочу быть саркастичным, я просто пытаюсь использовать
это небольшое словесное шоковое лекарство, чтобы показать вам самим, как
безумно звучит все, что вы оба утверждаете здесь. Вы доказываете мне, что
какой-то чертов литературный псевдоним вдруг ожил! Если вы расскажите ФБР хотя
бы половину этой дребедени, они начнут проверять законы штата Мэн по
непроизвольным погребениям!
– Ответом на ваш вопрос будет «нет», – сказала Лиз. – Он не
бил меня и не стращал никого складной бритвой на вечеринках с коктейлями. Но
когда он писал от имени Джорджа Старка – особенно когда он писал об Алексисе
Мэшине – Тад не оставался тем же человеком, как обычно. Когда он, можно образно
сказать, открывал дверь к себе в кабинет и приглашал туда зайти Старка, он
становился отдаленным и отчужденным. Не холодным или даже невозмутимым, а
именно отдаленным. Он меньше стремился выходить из дома, видеться с людьми. Он
иногда пропускал собрания на факультете, даже встречи со своими студентами...
хотя это происходило весьма редко. Он позже ложился спать и иногда беспокойно
ворочался и метался не менее часа до того, как, наконец, засыпал. При этом он
часто и много стонал и разговаривал во сне, как это бывает при ночных кошмарах.
Я его нередко спрашивала именно о кошмарах, а он отвечал, что просто чувствует
головную боль, и вообще ощущается, что плохо отдохнул за ночь, но если у него и
были плохие сны, он не может вспомнить их содержания.
