– Не стреляйте в меня, – спокойно сказал убийца. – Я уже все
закончил. – Тележка и униформа, как выяснилось, были одолжены у одного старого
забулдыги, который даже не подозревал о ссорах между преступником и его женой.
Мораль была проста: если кому-то очень хочется до вас
добраться, и у этого кого-то будет немного удачи, то он несомненно увидится с
вами. Вспомним Освальда, вспомним Чапмена, вспомним, что проделал сам Старк со
всеми этими людьми в Нью-Йорке.
Звонок.
– Вы еще здесь, шеф? – радостно спросил женский голос из
госпиталя графства Бергенфилд.
– Да, – ответил Алан. – Все еще здесь.
– У меня есть требующаяся вам информация, – сказала она. –
Доктор Хью Притчард ушел на пенсию в 1938 году. У меня имеется его адрес и
телефон в городе Форт Ларами, штат Вайоминг.
– Могу ли я записать их?
Она сообщила все, что требовалось. Алан поблагодарил, снял
трубку и набрал номер. На том конце его звонок оборвался на половине, а затем
автоответчик начал мерно произносить свое важное сообщение в ухо Алана
Пэнборна.
– Хэллоу, это Хью Притчард, – вещал замогильный голос. «Ну
вот, – подумал шериф, – парень хотя бы не загнулся – это уже удача». – Хельга и
я сейчас ушли из дома. Я, вероятно, играю в гольф, а где Хельга, знает лишь
Господь. – Затем последовал довольный смешок старикана. – Если вы хотите что-то
сообщить, можете это сделать после сигнала зуммера. Он последует через тридцать
секунд.
Бии-пп!
– Доктор Притчард, это шериф Алан Пэнборн, – сказал Алан. –
Я служу в Мэне. Мне нужно поговорить с вами о человеке по имени Тад Бомонт. Вы
удаляли опухоль из его мозга в 1960 году, когда ему было одиннадцать лет.
Пожалуйста, позвоните мне в полицейское управление в Ороно, номер 207-255-2121.
Благодарю вас.
Он закончил свою сладкую речь. Разговоры с автоматами всегда
заставляли его чувствовать себя не в своей тарелке.
Почему ты так беспокоишься из-за всего этого?
Ответ, который он уже давал Таду, был предельно прост:
процедура. Алан сам не мог быть удовлетворен столь уместным словом, потому что
знал, что это не была процедура. Она могла бы считаться таковой – мысленно,
хотя бы – если бы этот Притчард оперировал человека, называющего себя Старком
(но ведь и он больше себя таковым не считает и не называется этим именем), но
ведь это не так. Притчард оперировал Бомонта, и, в любом случае, прошло уже
двадцать восемь лет.
Так почему?
Потому что все было неправильно, вот почему. И отпечатки
пальцев, и тип крови по анализу кончика сигареты, и то сочетание разума и жажды
убийства, которое продемонстрировал преступник, и настойчивость Тада и Лиз в
том, что литературный двойник Тада вдруг ожил и стал реальным человеком. Это
было наиболее неправдоподобно. Это предположение двух лунатиков. И сейчас у
него было нечто, что тоже было неправдоподобным. Полиция штата приняла без
возражений и сомнений заявление этого типа по телефону, что он теперь осознал и
понял, кем он является на самом деле. Для Алана все это гроша ломаного не
стоило. От этого попахивало мошенничеством и хитростью.
Алан подумал, что, может быть, этот человек все же появится.
«Но ни один из этих ответов не служит ответом на мой вопрос,
– шептало сознание Алана. – Почему ты так беспокоишься из-за всего этого.
Почему ты звонишь в Форт Ларами, штат Вайоминг и ищешь этого старикана, который
скорее всего не помнит Тада Бомонта из-за того, что давно уже страдает
провалами памяти?»
– Потому что у меня нет ничего лучшего, – прямо и честно
ответил самому себе шериф. – Потому что я могу звонить отсюда без этого чертова
городского выборного старосты, который следит, чтобы я не превысил расходы на
междугородные телефонные разговоры. И потому, что они верят в это – Тад и Лиз.
Это безумие, все правильно, но они кажутся достаточно разумными во всех прочих
делах... и, черт возьми, все же они ВЕРЯТ в это. Это не значит, что и я верю.
И он не верил.
Так ли?
День проходил медленно. Доктор Притчард так и не позвонил.
Но голосовые отпечатки все же пришли, вскоре после восьми, и они были
удивительными.
Они выглядели совсем не так, как ожидал Тад.
Он думал увидеть нечто типа распечатки электрокардиограммы с
пиками и провалами, которые Алан будет пытаться расшифровать и объяснить. Он и
Лиз будут поддакивать с умным видом, как это делают те люди, которые,
столкнувшись со слишком сложными и путаными объяснениями какой-либо вещи,
незнакомой им, знают, что лучше всего в этом случае не задавать каких-либо
вопросов, поскольку если их действительно задать, то получишь еще менее
понятный ответ.
Вместо ожидаемого, шериф показал им два листа чистой белой
бумаги. Единственная линия шла посередине каждого из них. У этих линий были
какие-то участки типа пиков, всегда по два или по три вместе, но большей частью
эти линии напоминали мирные синусоидальные волны. И вам достаточно было одного
взгляда на них, чтобы убедиться если не в полной идентичности, то в очень
близком сходстве обеих прочерченных самописцем линий.
– Это то же самое? – спросила Лиз.
– Не совсем, – ответил Алан. – Смотрите. – Он наложил один
лист на другой как иллюзионист, проделывающий на глазах у восхищенной публики
особо ловкий и коронный фокус. Шериф поднял оба листа к свету. Тад и Лиз
внимательно разглядывали изображение на бумаге.
– Они, действительно, те же самые, – проговорила Лиз мягким
и трепетным голосом.
– Ну... не совсем, – ответил шериф и показал на три
небольших участка, где между линиями имелись очень малозаметные различия, и
сквозь верхний лист бумаги здесь просвечивала тоненькая зубчатая нитка,
нанесенная в этом месте только на нижнем листе. Один из этих зубцов приходился
поверху, а два других понизу соответствующих участков на верхнем листе.
Основные линии казались полностью идентичными. – Различия отмечены на отпечатке
Тада, и они проявляются только на стрессовых участках. – Алан поочередно
показал каждый из них на бумаге. – Здесь: «Что тебе надо, сукин сын». Здесь:
«Это же чертовская ложь, и ты это знаешь». И, наконец, здесь: «Сплошная ложь,
черт тебя раздери». Сейчас все эксперты сфокусировали свое внимание на этих
мельчайших различиях, поскольку они хотят зацепиться за них в доказательствах,
что невозможно получить два идентичных голосовых отпечатка от разных людей. Но
все дело в том, что в записи Старка не было никаких стрессовых участков.
Ублюдок оставался холодным, спокойным и выдержанным все это время.
– Да, – сказал Тад. – Он говорил так, словно запивал свою
речь лимонадом.
Алан положил листы с отпечатками на край стола.
