И дважды Тад обнаруживал себя в кабинете, действительно
держащим один из проклятых карандашей «Бэрол», которые он обещал никогда снова
не использовать в работе, и глядящим на новую стопку завернутых в целлофан
блокнотов, которые всегда применялись Старком для записи текстов своих романов.
У тебя была идея... Та, насчет свадьбы и бронированного
автомобиля.
И это было правдой. У Тада было даже придумано заглавие
романа, очень удачное: «Стальной Мэшин». Кое-что другое тоже было правдой:
часть самого Тада хотела писать роман. Какой-то зуд, словно у вас на спине есть
место, до которого вы никак не можете добраться, чтобы почесать его.
Джордж почешет его для вас.
О, да. Джордж будет просто счастлив сделать это. Но ведь
тогда с Тадом произойдет нечто, потому что все теперь уже изменилось. И что же
именно может произойти? Он не знал, видимо, и не мог этого знать, но
устрашающая картина вдруг ясно предстала перед его сознанием. Она была навеяна
чудесной детской сказкой «Маленький Черный Самбо». Когда Черный Самбо залез на
дерево, чтобы тигры не могли добраться до него, они так разозлились, что
схватили друг друга за хвосты и начали кружиться вокруг дерева все быстрее и
быстрее, пока не превратились в масло. Самбо тогда слез в дерева, собрал это
масло в глиняный кувшин и отнес домой маме.
Джордж – алхимик, пришло в голову Таду, когда он сидел в
кабинете и постукивал незаточенным карандашом «Бзрол» по краю стола. Солому в
золото. Тигров в масло. Книги в бестселлеры. А Тада... во что?
Он не знал. Ему было страшно узнать это. Но он будет превращен,
Тад будет превращен, он был уверен. Возможно в кого-то, кто живет поблизости и
выглядит совсем, как Тад, но за обликом того же Тада Бомонта будет скрываться
другое сознание. Страшное, сверкающее сознание.
Он подумал, что новый Тад Бомонт будет куда менее
неуклюжим... и куда более опасным.
Лиз и дети?
Оставит ли их Старк в покое?
Нет.
Он подумал также о побеге. Усаживает Лиз с близнецами в свой
«Субурбан» – и тут же укатывает. Но что хорошего это может принести? Что здесь
может быть хорошего, когда Старый Лис Джордж может видеть все вокруг глазами
старины Тада? Не поможет даже то, что они удерут на край земли, они и там
узреют Джорджа Старка, гонящегося за ними на упряжке ездовых лаек со своей
складной бритвой в руке.
Он также подумал было, но еще быстрее и решительнее отверг
идею обратиться к Алану Пэнборну. Алан рассказал им, где находится доктор
Притчард с женой – и его решение не пытаться связаться с нейрохирургом до его
возвращения из палаточного лагеря ясно показало Таду все, что он хотел бы
узнать относительно того, во что верит Алан... и, что главное, во что не верит.
Если он расскажет о звонке в магазин, шериф просто решит, что это инсценировка.
Даже если Розали подтвердит факт, что Таду звонил кто-то, когда он был в ее
магазине, Алан все равно будет склонен не поверить. И он, и все прочие
полицейские, участвующие в этой игре, сделали слишком большие ставки на
неверие.
Итак, дни шли медленно и абсолютно бесцельно. После полудня
на второй день Тад сделал единственную запись в своем дневнике: «Я чувствую,
мой разум имеет ту же свободу перемещений, что у запряженной лошади». Это было
единственной записью за всю неделю, и он начал сомневаться, сделает ли
когда-либо следующую. Его новый роман «Золотая собака» мертво ушел под воду на
дно. Это, он предполагал, было само собой разумеющейся вещью. Слишком тяжело
создавать романы, когда ты опасаешься преступного негодяя, очень опасного,
который собирается появиться со дня на день, чтобы вырезать всю твою семью, а
затем расправиться и с тобой.
Единственным периодом его жизни, когда он был столь же
потерян для самого себя, можно было считать дни его тяжелых запоев после
выкидыша у Лиз и до появления Старка. Тогда, как и теперь, у Тада было ощущение
стоящей перед ним проблемы, к которой невозможно подойти, словно это мираж
водяного оазиса в жаркий летний день. Чем больше он пытался догнать и схватить
эту проблему обеими руками, чтобы поломать ее на какие-то кусочки, тем быстрее
она ускользала перед самым его носом, пока наконец он не рухнул, бездыханный и
отчаявшийся, а мираж все так же насмешливо маячил на горизонте.
Он плохо спал в эти ночи, и снившийся в кошмарных
сновидениях Джордж Старк снова показывал Таду его заброшенный дом, в котором
вещи сами взрывались, как только он к ним притрагивался, и где в последней,
самой дальней комнате его поджидали трупы жены и Клоусона. В тот момент, когда
Тад заходил туда, вверх взлетали все птицы со всех деревьев, телефонных
проводов и столбов линий электропередач, тысячами и миллионами, и их было так
много, что они закрывали собой солнце.
До падения Уэнди на лестнице Тад чувствовал очень ясно, что
он сам набит дурацкой начинкой, которая поджидает какого-либо злонамеренного
убийцу, а тот, наконец, появится, схватит его за ворот, вспорет брюхо и начнет
есть.
Близнецы еще некоторое время в основном ползали на
четвереньках, но в последний месяц они все чаще делали попытки встать
вертикально, держась за какую-нибудь опору (чаще неподвижную, но иногда и не
очень стабильную) – хороша здесь была ножка кресла или кофейного столика, но
даже пустая картонная коробка могла пригодиться, если только она выдерживала
вес ребенка и не переворачиваясь набок или не оседала книзу. Дети способны
приводить все в удивительный беспорядок в любом возрасте, но в восемь месяцев у
них, безусловно, наступает Золотая Эра в этой деятельности.
Лиз оставила их поиграть на полу, ярко озаренном солнцем, в
четверть пятого дня. Через десять минут уверенного ползания и шатающегося
вертикального или почти вертикального стояния на двух нижних конечностях (под
заботливым наблюдением обоих родителей и друг друга) Уильям добрался до края
кофейного столика. Он огляделся вокруг и сделал несколько требовательных жестов
правой рукой. Эти жесты напомнили Таду кадры старой кинохроники,
демонстрирующей вождя, обращающегося с балкона к своему народу, Затем Уильяму
удалось схватить чайную чашку Лиз и вылить все ее содержимое на себя до того,
как он опрокинулся на пятую точку. Чай, к счастью, был холодным, но Уильям
столь крепко держал чашку, что ударил ею себя по рту и слегка поранил нижнюю
губу. Он начал завывать от страха и боли. Уэнди незамедлительно присоединилась
к брату. Лиз схватила мальчика и осмотрела ранение. Затем она выразительно
взглянула на Тада, взяла Уильяма на руки и понесла наверх, где его ждало
утешение и переодевание. – Береги принцессу, – сказала она Таду на прощание.
– Я постараюсь, – ответил Тад, но он уже открыл, а вскоре
его ждали и еще более крупные открытия, что в Золотую Эру создания беспорядка
такие обещания трудновыполнимы. Если Уильяму удалось схватить чашку чуть ли не
перед самым носом у матери, то Уэнди уже начала падать с третьей ступеньки
лестницы, когда Тад заметил это, и потому уже поздно было предотвращать этот
кувырок вниз.
