А сейчас все изменилось. Сейчас лицо действительно стало
странным... и если он не начнет снова писать, оно станет не только странным.
Оно превратится в гротескное.
«Теряем связь, – подумал Старк опять. – Но ты собираешься
это остановить, Тад. Когда ты начнешь роман о бронированном автомобиле, во мне
произойдет что-то противоположное нынешнему состоянию. Я не знаю, почему, но я
действительно твердо в этом уверен».
Всего две недели тому назад он впервые увидел себя в той
лужице, а за это время его лицо сильно и постоянно дегенерировало. Эти
изменения сначала были очень мелкими, настолько мелкими, что сперва Старк
пытался убедить себя, что это всего лишь его воображение – но затем они стали
все ускоряться, и ему уже трудно было не признать правду. Если бы пришлось
сопоставить две фотографии Старка с перерывом в эти две недели, то можно было
бы подумать, что он подвергся какому-то мощному радиационному облучению или
химическому воздействию. Джордж Старк, казалось, попал под какой-то страшный
эксперимент по проведению распада всех его мягких тканей.
Гусиные лапки вокруг его глаз, обычные отметки для средних
лет мужчины, теперь превратились в глубокие борозды. Его веки сморщились и
приобрели текстуру крокодильей кожи. Его щеки впали, а также стали все более
растрескиваться. Белки глаз покраснели, что придавало ему вид забулдыги со
страдальческим взглядом, спрашивающим, не пора ли уже выпить. Глубокие борозды
и складки прошли от углов его рта до подбородка, придавая рту необычайно
мрачные очертания. Его светлые волосы, тонкие изначально, теперь совсем
утончились и стремительно выпадали, обнажая кожу на затылке. На коже рук выступили
желтые пятна.
Он все это должен был терпеть без особых попыток бороться с
внешними изменениями. Он только выглядел старым, а вообще-то старость – не
самое страшное. Его сила казалась неиссякаемой. К тому же существовала
непоколебимая уверенность, что как только он и Бомонт начнут снова писать –
снова как Джордж Старк – процесс старения пойдет вспять.
Но сейчас его зубы выпадали из десен. И появились язвы.
Первую из них он обнаружил три дня тому назад внутри правого
локтевого сгиба – красную отметину, окаймленную белой омертвелой кожей. Он
вспомнил пеллагру, эпидемии которой случались на дальнем юге еще в 1960-х
годах. Позавчера он нашел еще одну, на этот раз на шее, ниже левого уха. А
вчера еще две, одну – на груди, другую – пониже пупка.
А сегодня впервые язва появилась и на лице – на правом
виске.
Они не болели. Было лишь непреодолимое желание их чесать – и
все. Может быть, только пока, когда чувствительность еще не пропала. Но язвы
увеличивались в размерах. Правый локоть опух и достиг своей красноватой
границей уже середины плеча. Он один раз попытался расчесать одну из таких язв
– и ужаснулся. Кожа и мясо стали легко отваливаться. Полилась смесь крови и
желтого гноя, запах которого было почти невозможно вынести. Хотя никакой
инфекции не было и не могло быть. Более всего это напоминало испарения гнили.
Глядя на него сейчас, любой – даже опытный врач – вероятнее
всего предположил бы меланому, вызванную большой дозой радиации.
Но все же язвы не столь уж сильно беспокоили его. Он предполагал,
что они будут расти и в количестве, и в площади, соединяться друг с другом и в
конце концов съедят его заживо... если он это им позволит. Но он не собирался
позволять им сделать это. Однако он не мог заменить себе лицо,
обезображивающееся ежедневно во все возрастающей степени. Поэтому нужен грим.
Он очень тщательно наложил жидкую основу, при помощи одной
из губок от щек до висков, особенно тщательно закрывая язву на виске и ту,
новую, которая начала пробиваться на левой щеке. Старк никогда не думал, что
ему придется размалевывать себя, словно актеру из телевизионной мыльной оперы
или гостю знаменитого шоумена Донахью. Но все, что могло прикрыть язвы, должно
было использоваться без раздумий. К тому же немного выручал и оставшийся на
лице загар. Если он будет находиться в полумраке или под искусственным
освещением, их пока еще очень трудно, если это вообще возможно, заметить. Так
он надеялся. Ему также нельзя было находиться под естественным освещением по
другим причинам. Он подозревал, что прямые солнечные лучи ускоряют те
разрушительные химические реакции в его организме, которые все более и более
дают о себе знать. Это было почти так, словно он превращается в вампира. Но это
не так уж и опасно; в некотором смысле, он всегда им и являлся. И кроме того –
я ночной человек, всегда был таким – уж такая у меня натура.
Это заставило его улыбнуться, а улыбка показала зубы,
торчащие, как клыки.
Он закрыл баночки с тоном и начал пудриться. «Я могу
издавать запах, – подумал Старк, – и весьма скоро люди будут чувствовать мое
приближение – тяжелый неприятный запах гниющего мяса, побывавшего целый день
под солнцем. Это нехорошо, друзья и милые сердца. Это совсем нехорошо».
– Ты будешь писать, Тад, – сказал Старк, глядя на себя в
зеркало. – Но при удаче, тебе этим долго не придется заниматься.
Он улыбнулся еще шире и показал передний зуб, темный и
мертвый.
– Я быстро научусь.
В половину одиннадцатого на следующий день высокий
широкоплечий мужчина в наглухо застегнутой рубашке, синих джинсах и огромных
солнцезащитных очках купил у продавца канцтоваров на Хоустон-стрит три коробки
черных карандашей «Бэрол блэк бьюти». На человеке было много грима и косметики,
заметил продавец, – вероятно, остались после веселого мальчишника в одном из
баров поблизости. А издаваемый этим покупателем запах напоминал о парфюмерной
лавке, словно покупатель выкупался в одеколоне «Инглиш лэзер». Но даже одеколон
не мог скрыть то печальное обстоятельство, что широкоплечий пижон пахнул
мерзко. Продавец подумал вскользь – очень вскользь – о том, чтобы сострить на
эту тему, но затем подумал еще раз. Пижон пахнул скверно, но выглядел мощным.
Да и вся их торговая операция была удивительно простой. Это ведь карандаши, а
не «Роллс-Ройс».
Лучше всего не связываться.
Старк сделал короткую остановку на обратном пути из магазина
канцтоваров. Ему удалось очень быстро забрать из своей «площадки» на
Ист-Виллидж те немногие нужные ему принадлежности и упаковать их в рюкзак,
купленный еще в первый день его появления в Нью-Йорке. Вообще-то если бы не
бутылка шотландского виски, он бы еще подумал, стоит ли вообще заходить сюда.
Поднимаясь по наружной лестнице дома, он не заметил тельца
трех мертвых воробьев, мимо которых проходил в это время.
Он уходил из дома пешком... но шел не очень долго. Он давно
обнаружил, что целеустремленный человек всегда найдет транспорт, если тот
действительно ему требуется.
Глава 20
Через крайнюю черту
День, которым кончалась неделя милосердия для Тада Бомонта,
больше напоминал позднеиюльский, чем середину июня. Тад ехал свои восемнадцать
миль до университета штата Мэн под небом цвета дымчатого хрома, воздушный
кондиционер «Субурбана» работал на всю мощность. За машиной Тада упорно
держался темно-коричневый «Плимут». Он не подходил больше, чем на два корпуса,
но и не отставал дольше, чем на пять. Он редко позволял какой-либо машине
втиснуться между «Субурбаном» и собой; однажды на перекрестке около школьной
зоны в Виази некий водитель попытался это нагло сделать, но «Плимут» легко его
тут же обошел. Если бы не эта удивительная простота и легкость в обращении с
рулем, то охранник Тада просто бы нажал синюю кнопку на приборной шкале в
автомобиле. И несколько мигающих огоньков на крыше «Плимута» успокоили бы
любого не понимающего правила поведения олуха.
