Тад управлял в основном только правой рукой, используя левую
лишь в случаях абсолютной необходимости. Рука сейчас была намного лучше, но
по-прежнему дьявольски болела при любом его неосторожном или слишком резком
движении. Он не раз ловил себя на подсчитывании тех последних минут последнего
часа до срока, когда ему можно будет принять очередную пилюлю перкодана.
Лиз не хотела, чтобы он ехал в университет сегодня, да и
охранники тоже разделяли ее мнение. Для них мотив был прост: им не хотелось
дробить свою охранную команду. Что касается Лиз, то ее мотивы были куда
сложнее. Она ссылалась на его рану руки, которая могла снова открыться при работе
с рулем, как она на словах очень опасалась. Но то, что было в ее глазах,
говорило совсем о другом. Там был Джордж Старк, в ее глазах.
– Какого черта ты забыл там, что тебе нужно там делать
сегодня? – этот вопрос постоянно срывался с ее губ – и Тад самому себе должен
был на него также ответить. Семестр окончился, а он не преподавал на летних
курсах переподготовки. Наконец, он решил остановиться на дополнительном курсе
для студентов-отличников.
Шестьдесят студентов подали заявки на поступление на этот
курс по писательскому творчеству. Это было вдвое больше, чем в прошлогодний
осенний семестр, но даже эти студенты не подозревали, что занудливый Тад Бомонт
и развязный Джордж Старк – одно и то же лицо, примелькавшееся всем
преподавателям и студентам факультета английского языка.
Поэтому Тад решил сказать Лиз, что желает просмотреть все
заявки и сократить число слушателей с шестидесяти до пятнадцати максимум,
который он может взять в обучение (и то, видимо, на четырнадцать человек
больше, чем то количество студентов, которое он реально мог чему-то обучать).
Она, конечно, поинтересовалась, почему это дело нельзя
отложить хотя бы до июля и напомнила ему (тоже, конечно), что в прошлом году он
занимался тем же делом в середине августа. Тут он сослался на удвоение числа
заявок, а также очень тонко заметил, что не хочет, чтобы его летняя лень
превратилась в дурную привычку.
Наконец она прекратила протестовать – не потому, что его
аргументы были убедительными для Лиз, как и сам Тад ясно осознавал, а потому,
что ей ясно стало видно, что он решил уехать, не важно, кто и что ему бы не
говорил противоположное. Да она и сама понимала, что рано или поздно, но им
придется выходить из своего добровольного заточения – скрываться в доме, пока
кто-то убьет или схватит Джорджа Старка, было не очень приятным выбором. Но ее
глаза были по-прежнему полны беспомощного и вопрошающего страха.
Тад поцеловал ее и близнецов, а затем быстро укатил. Она
выглядела так, словно вот-вот заплачет, и если бы он находился еще дома, ему
пришлось бы остаться там.
Конечно, на самом деле причиной служили не студенческие
заявки.
Причиной была крайняя черта.
Он сам проснулся сегодня утром полный тоскливого страха и
ужаса. Джордж Старк звонил вечером 10 июня и дал Таду ровно неделю для начала
романа о бронированном автомобиле. А Тад так ничего и не смог сделать... хотя с
каждым днем ему было все яснее, как могла бы выглядеть эта книга. Ему даже она
снилась дважды за эту неделю. Это было приятным отвлечением от уже наскучившего
кошмара – пустого дома и взрывающихся в руках Тада вещей. Но этим утром первой
его мыслью было: «Крайняя черта. Я перешел крайнюю черту».
Это значило, что ему нужно говорить с Джорджем еще раз, как
бы ему это не хотелось. Нужно было выяснить, насколько сердит Старк. Ну... он
предполагал, что уже представляет себе ответ на этот вопрос. Вполне вероятно,
что Старк очень зол, разъярен донельзя, и если Таду удастся нащупать слабину в
обороне этого вышедшего из-под всякого контроля старого лиса Джорджа Старка,
тот может как-то ошибиться и проговориться.
Теряем связь.
Тад имел какое-то неясное ощущение, что Джордж уже о чем-то
проговорился, когда позволил руке Тада записать его признания в дневнике. Если
бы Тад только был уверен, что правильно истолковывает эти и другие слова. У
Тада была идея... но он не был уверен. А ошибка здесь была слишком
дорогостоящей, и ставкой была не только его жизнь.
Поэтому Тад и ехал в университет, в свое родное здание
факультета английского языка и математики. Ему не нужны эти студенческие заявки
и их дела – хотя, конечно, он и их посмотрит – а ему нужен телефон, который не
прослушивают, и нужно сделать кое-что там. Он перешел крайнюю черту.
Опустив левую руку, Тад подумал (уже далеко не в первый раз
за эту длинную-предлинную неделю), что телефон – не единственное средство,
чтобы соединиться со Старком. Он уже пробовал и другое... но там цена была
слишком дорогой. Это была не просто ужасная боль от протыкающего руку
острозаточенного карандаша или наблюдение, как его вышедшее из-под контроля
тело подчиняется командам Старка, который казался скорее привидением, чем
реально существующим лицом. Тад заплатил настоящую цену своим сознанием.
Реальная цена была связана с прилетом воробьев, ужас осознавания, что здесь
работают силы куда мощнее и неуправляемее, чем сам Джордж Старк.
Воробьи, в чем он все более и более убеждался, означали
смерть. Но для кого?
Тад опасался, что сможет вызвать воробьев, когда попытается
снова войти в контакт со Старком.
И он уже представлял себе их появление; он видел, как они
прибывают в то мистическое место посреди двух точек, из которых Тад и Старк
движутся навстречу друг другу, то место, где они должны схватиться насмерть за
контроль над одной-единственной душой, которую они пока поделили.
И Тад боялся, что уже знает, кто победит в этой схватке в
том таинственном месте.
Алан Пэнборн сидел в своем офисе в Кастл Роке, который
занимал одно из крыльев Муниципального здании. Он провел долгую напряженную
рабочую неделю также... но здесь не было ничего нового. Раз лето пришло сюда,
все пошло как обычно. Нарушения законности, начиная со Дня памяти и до дня
труда, давно стал дурной традицией в Мэне, этой Земле отпускников.
Уже была автомобильная катастрофа со столкнувшимися друг с
другом четырьмя машинами на дороге N_ 17 пять дней тому назад, и пьяная драка,
унесшая жизни двух людей. Двумя днями позже Нортон Бриггс ударил жену
раскаленной сковородой, оставив ее лежать неподвижной на кухонном полу. Нортон
по-разному колошматил свою жену за двадцать бурных лет их семейной жизни, но
сейчас он, видимо, был уверен, что прикончил ее. Он написал короткую
пояснительную записку, богатую по выражениям, но бедную с точки зрения
грамматики, а затем покончил счеты и со своей жизнью при помощи револьвера
38-го калибра. Когда его жена, тоже далеко не подарок, наконец, очнулась и увидела
еще теплый труп своего незабвенного учителя и наставника, она включила газовую
печь и засунула туда голову. Парамедики из скорой помощи госпиталя в Оксфорде
спасают ее жизнь. Но едва ли добьются этого.
