Это заставляло ее чувствовать, что даже в той стране грез, куда он ее привел, где она жила в таком фантастически прекрасном доме, который невозможно было себе и представить, где ее одели как принцессу, было что-то странно тревожное, словно какая-то фальшивая нота.
Потом она решила, что подобные мысли — совершеннейший абсурд, — Я счастлива! Я очень-очень счастлива! — повторила она вслух. — Благодарю тебя, Господи, за то, что ты послал его ко мне и сделал моим опекуном!
Глава четвертая
— Хотелось бы мне знать, не скучают ли по нас в Лондоне? — спросил Уоллингхем.
— Представляю, сколько слухов породило наше отсутствие, — сухо заметил маркиз. — Особенно в определенных кругах.
Перегрин знал, что маркиз имеет в виду леди Изобел.
Наверняка она не только сбита с толку, но и изнемогает от любопытства, желая узнать, почему при таком разнообразии развлечений в столице маркиз предпочел удалиться в деревню."
И, словно в ответ на их разговор, в дверях появился секретарь маркиза, мистер Барнс, и сказал:
— Из Лондона для вашей светлости прибыло письмо, и посыльному ведено дождаться ответа.
Мистер Барнс держал письмо в руке, и Олчестер издали заметил на конверте яркий герб.
— Передайте посыльному, что не смогли меня найти и не знаете, когда я вернусь, так что дальнейшее ожидание бесполезно.
Выражение лица мистера Барнса не изменилось. Он ответил:
— Хорошо, милорд. — И вышел из комнаты.
— Изобел? — спросил Уоллингхем.
Маркиз кивнул:
— Она ужасно настойчива, но я не имею ни малейшего желания снова с ней связываться. Теперь я понимаю, что это с самого начала было ошибкой с моей стороны.
— Я говорил вам об этом, — заметил Перегрин, — но сомневаюсь, что вы слышали мои слова.
Маркиз не ответил, и Уоллингхем продолжал:
— Хотя она и красива, я всегда был уверен, что сердце у нее недоброе, а я могу это сказать вовсе не обо всех наших светских красавицах.
Маркиз снова промолчал, и Перегрин не слишком этому удивился, зная, что Олчестер не любит обсуждать свои романы даже с самыми близкими друзьями.
В то же время, будучи искренне предан другу, Уоллингхем от души радовался, видя, что тот вовремя понял: такая женщина, как Изобел, может быть опасна.
Поскольку мысли обоих друзей гораздо больше занимали их новые планы, Перегрин выбросил из головы Изобел и заговорил о Кистне.
— Вы заметили, как она изменилась всего за четыре или пять дней, которые она прожила здесь?
— Она действительно немного поправилась.
— Мне кажется, что к тому времени, как ее здоровье полностью восстановится, она превратится в настоящую красавицу.
— Вы действительно так думаете? — спросил маркиз без особого интереса.
— Где ваши глаза, Линден? — почти возмущенно отозвался Перегрин. — Лично я нахожу это зрелище воистину захватывающим — наблюдать, как она меняется у меня на глазах буквально каждый день, если не каждый час. Она уже не похожа на то чучело, какое встретило нас на пороге приюта.
Он тихо засмеялся:
— Когда я вспоминаю, я не могу представить ничего более фантастического, чем наш приезд туда и Кистна, истощенная, в лохмотьях, которая открывает нам дверь.
— Я никогда не допущу, чтобы подобное повторилось в моем поместье, — ответил маркиз резко.
— А как успехи Родуэлла?
— Я им доволен. Он всю жизнь прожил в поместье и знает все и всех. Не сомневаюсь, что он будет куда лучшим управляющим, чем та свинья.
— Это разумное решение — нанять Родуэлла, — согласился Уоллингхем. — Вряд ли стоило делать управляющим чужака.
— Я согласен. И вы сами сказали, что в этом случае я поступил разумно.
— Как и во многих других, — улыбнулся Уоллингхем.
— А теперь вернемся к самому важному: когда мы извлечем Кистну на свет, словно кролика из шляпы, и начнем подталкивать Бранскомба к мысли о женитьбе?
— Она еще не готова к этому!
— Пожалуй, и мне кажется, что мы не слишком продвинулись. Но вы-то хотите сказать, что вам все наскучило и хотелось бы вернуться в Лондон?
— Я ничего подобного не говорил! — запротестовал Уоллингхем. — Мне доставляет удовольствие ваше общество, Линден. К тому же, пока я могу ездить на первоклассных лошадях и ваш винный погреб находится в моем полном распоряжении, у меня нет причин возражать против деревенской жизни.
— А как насчет Молли или как там ее зовут?
Перегрин ухмыльнулся:
— Она и всегда была мне не по карману, а пользуясь вашим гостеприимством, я экономлю не только на ее питании и квартире, но и на всех тех подарках, которые я, несомненно, должен был бы ей преподнести, хотя, видит Бог, у меня нет на это денег!
— Что ж, счастлив оказать вам услугу!
Уоллингхем рассмеялся.
— Что до меня, так я наслаждаюсь жизнью. Но мне кажется, хотя, возможно, я ошибаюсь, что и вы тоже.
Маркиз не ответил, но Перегрин не сомневался в том, что, хотя его друг и не склонен это признавать, жизнь уже не кажется ему такой скучной, как до того злосчастного дерби.
Тогда ничто не интересовало его. Связь с Изобел подходила к концу, и Олчестеру не оставалось ничего, кроме приевшихся развлечений и встреч с одними и теми же приятелями и знакомыми.
Кистна внесла в жизнь маркиза что-то новое, чего раньше он был лишен, и Уоллингхем с проницательностью истинного друга заметил это.
Маркиз всерьез сосредоточился на том, чтобы девушка научилась всему, что требовалось дебютантке.
— Мирабел сильно отличается от всех девушек ее возраста, — сказал он Уоллингхему.
— Чем же именно?
— Она всегда была богата, училась у лучших учителей и получила не только образование, но и познала все те премудрости, которые должна постигнуть юная девушка, выставляемая на ярмарку невест.
— Ярмарку невест? — переспросил Уоллингхем, удивленно приподняв бровь.
— А как еще это называть? Родители растят и холят их, как призовых лошадей, а потом привозят в Лондон, чтобы продемонстрировать холостякам вроде нас с вами и попытаться вызвать интерес к своим чадам.
Рассуждения маркиза показались Уоллингхему настолько циничными, что он посмотрел на друга с удивлением, но потом рассмеялся:
— А чего же вы хотите? Единственная цель женщины — это выйти замуж.
— А мужчины — избежать женитьбы!
— Ну, на самом деле это не совсем так. Конечно, если с моим старшим братом не случится ничего плохого, я могу до конца дней своих оставаться холостяком. Но вы-то должны продолжить род, а значит, рано или поздно произвести на свет сына, и лучше не одного.
