Я прошу вас помочь мне, да и себе самой, выполнив все, что я потребую, — проговорил медленно маркиз.
И снова повисла тишина.
— Но почему… вы не объясните мне… зачем необходим… этот обман?
— Нет, — сказал маркиз твердо. — Это мое дело, и только мое. Но уверяю вас, Кистна, вы окажетесь на самом верху светского общества, все молодые девушки будут вам завидовать. Чего же еще вы можете пожелать?
К удивлению маркиза, Кистна поднялась и отошла к окну.
Он вдруг заметил, что, помимо воли, любуется грациозностью ее движений, изяществом фигуры. На ней было платье из нежно-розового полупрозрачного газа, украшенное атласными лентами того же цвета.
Она как цветок, подумал Олчестер, но тут же одернул себя, напоминая, сколько проблем ему принес этот цветок.
Повернувшись к маркизу спиной, Кистна смотрела на залитый солнечным светом парк.
— Вы будете очень… сердиться, если я… откажусь делать то… что вы хотите?
Маркиз опешил, потом стукнул кулаком по столу.
— Я не только рассержусь. Я буду считать вас полоумной, хотя до сих у меня не было повода так думать.
Кистна молчала, не оборачиваясь.
— Если вы не выйдете замуж за Бранскомба, вы подумали, какая у вас альтернатива? Не можете же вы вечно оставаться здесь, без компаньонки, не имея впереди ничего, кроме необходимости искать жениха. Думаю, что найти кого-нибудь, равного Бранскомбу, будет совершенно невозможно.
— Возможно, мне стоило бы… начать… самостоятельную жизнь.
— Как? Какими талантами вы можете заработать себе на жизнь?
Девушка промолчала, и маркиз продолжал;
— Вы, может, думаете о работе в приюте, но, мне кажется, с вас довольно подобной жизни, пусть и не в таком ужасном месте, как то, где я вас встретил.
Кистна опять почувствовала себя так, словно он ударил ее, и, не в силах выносить его гнев, обернулась и сказала:
— Я… благодарна вам… за вашу доброту и за то… что вы беспокоитесь… о моем будущем. Я… постараюсь сделать то… что вы… хотите.
Ее голос пресекся на последнем слове, но девушка справилась с собой и подошла к столу, — Я не сомневался, что вы будете благоразумны. Итак, запомните, Кистна, что теперь ваше имя — Мирабел Честер. Вы дочь моего кузена Эдуарда, путешественника. Думаю, сам он называл себя исследователем. Теперь и он, и его жена умерли.
— Значит, Мирабел… сирота… как и я!
— Именно так! — ответил маркиз. — И поскольку вы одного возраста, между вами, наверное, довольно много общего.
Он заметил, что девушка сильно побледнела, словно готова была упасть в обморок.
— Подойдите ближе и сядьте поудобнее, — предложил он. — Я расскажу вам о Мирабел, чтобы вы не допустили какого-нибудь промаха.
Он поднялся, обошел стол и направился к камину. Кистна опустилась в уютное кресло напротив.
Последние два дня было очень тепло, и огонь в камине не зажигали. Вместо этого в нем устроили удивительную композицию из цветов и растений, выращенных в теплицах аббатства. Кистна вдыхала их аромат и думала о том, что запах — неотъемлемая часть красоты аббатства, как запах пыли, грязи и нищеты пропитывал воздух приюта.
Жизнь в Индии научила Кистну острее воспринимать окружающий мир. Она не сомневалась, что не только зрение и слух, но и обоняние создают тот образ какого-либо места, который остается в памяти. Для нее аббатство было пропитано ароматом цветов, пчелиного воска и дорогих сигар. А еще был неповторимый аромат свежести, который приносил ветер с вересковых пустошей.
Все это для Кистны ассоциировалось с маркизом. Сейчас, когда он сидел напротив, такой красивый и неотразимо привлекательный, девушка ощущала, как все ее тело вибрирует от любви.
— Мирабел с тех пор, как умер ее отец, живет в Риме, — рассказывал маркиз. — Сейчас она оканчивает очень хорошую школу, но я уверен, что вы знаете ничуть не меньше, чем она, а возможно, благодаря тому, что вы жили совсем в других условиях, и намного больше.
— Я… не говорю по-итальянски.
— Да, но ваш французский становится все лучше и лучше. Сомневаюсь, что граф говорит на каком-нибудь еще иностранном языке.
— Но если он… спросит меня о чем-нибудь, на что я… не смогу ответить?
— Я уверен, что вы достаточно сообразительны, чтобы не попасться, — ответил маркиз. — В подобных обстоятельствах лучше всего говорить как можно меньше.
— Когда вы хотите… чтобы мы… поженились? — спросила Кистна.
Маркиз чуть было не сказал: «Как можно скорее!» — но подумал, что это, пожалуй, может испугать девушку.
Весьма неопределенно он ответил:
— Мы, конечно, должны обсудить все с графом, и, я полагаю, вы доверите это мне. Подумайте, как вам повезло. Если бы ваши отец и мать были живы, они тоже были бы благодарны мне за то, что я устроил ваше будущее так, как они не могли и мечтать.
Маркиз подумал, что его слова звучат несколько высокопарно, но, несомненно, успокаивающе.
И он совсем не ожидал, что в глазах Кистны внезапно мелькнет безумное, испуганное выражение, как если бы она хотела возразить или отказаться от всего, на что согласилась раньше. Затем словно нечеловеческим усилием она взяла себя в руки, выражение ее лица изменилось, на глаза навернулись слезы, и от этого они стали казаться еще больше.
Невнятно пробормотав извинение, она вскочила с кресла и выбежала из библиотеки. Маркиз изумленно смотрел ей вслед, пока ее шаги не стихли в коридоре.
— К нам гость! — воскликнул Уоллингхем, как только они выехали на подъездную аллею, которая вела к дому.
Взглянув на маркиза, он понял, что им обоим известно, кому принадлежит остановившийся перед парадным входом фаэтон.
Они подъехали поближе, и сомнений не осталось вовсе: черные с желтым колеса и обивка экипажа, черная с. желтым ливрея кучера — цвета графа Бранскомба, в которых всегда выступал на скачках его жокей.
— Вы знаете, кто это? — спросила Кистна. — Вы хотите… чтобы я спряталась… пока они не уедут?
Ее голос слегка дрожал. Она вообразила, что экипаж принадлежит той прекрасной леди, которая навещала маркиза вчера утром и вернулась снова.
Они ездили на ферму, и Кистна была совершенно очарована при виде новорожденных ягнят и телят, которые еще плохо держались на своих непослушных ножках.
Девушка была счастлива, что может быть рядом с маркизом, и даже позабыла на время тревоги нынешнего утра.
На ферме все казалось ей таким восхитительным, что ее настроение передалось и маркизу, и Уоллингхему.
— Мама часто рассказывала мне, как прекрасна весна в Англии, — говорила Кистна, — и мне представлялись золотистые нарциссы поддеревьями, и распускающиеся почки… Но я совсем забыла, что весна — это еще и вот эти ягнята, и пушистые цыплята, и утята, что бродят, переваливаясь с боку на бок.
