— Мы ДОЛЖНЫ поговорить, Данир!
— Конечно. Покажемся людям, и я весь твой. И поговорить, и всё, что захочешь.
— Мы уйдем отсюда сейчас, да? Куда?
— К порталу, моя. Только не сейчас, — он огляделся, на мгновенье его глаза блеснули зеленью. — До портала несколько часов. Хорошая усадьба. Можно отдохнуть до рассвета. А тогда я должен буду обернуться, и это на целый день. Так что время до рассвета оставим нам с тобой.
— А кури?
— Их взяли под стражу. Они ответят по законам Куррата. Здесь они также считаются бандитами, и ничего хорошего их не ждет. Хотя мой суд был бы быстрее и без снисхождений.
— Дани-ир… — Катя вздохнула.
— Ты хочешь сказать мне, что надо их всех пожалеть, наградить и отпустить? — Данир прищурился, — моя великодушная айя.
— Нет, этого я не буду говорить. Послушай, тут была женщина, хозяйка. Она хорошо к нам относилась. Пусть отпустят её, пожалуйста?
Данир глянул, кивнул.
— Она знала, что делает, и виновна не меньше остальных. Но пусть, раз ты так хочешь. Я прикажу.
— Спасибо тебе! И вот что, Данир… — она его не отпускала.
Самое главное надо сказать немедленно.
— Данир, я знаю секрет твоего проклятья. И оно почти снято. Осталось немного! Мы можем успеть!
— Прямо сейчас, сию минуту, мы можем это сделать?
— Что? Сию минуту? — она растерялась, — нет.
— Тогда помолчи, — он положил палец на её губы. — Пойдём.
Было обидно. И она рассердилась. Как он может к такому серьезному делу относиться вот так?! Надо торопиться, стараться и успеть! Но она пошла за ним, да и сложно было не пойти — он крепко держал её за руку.
Их ждали, оказывается. Целая толпа, все незнакомые. И Кайя и Виорой тоже были тут.
— Айт Данир Саверин. Ты не помнишь меня? Не узнаешь?
— Как же я тебя не узнаю, айна Виора Габин? Я ведь когда-то всерьез раздумывал, к кому из вас свататься, к тебе или к твоей сестре! — он теперь вёл себя легко, непринужденно.
Ага, понятно, это шутка такая.
— Я рада, что ты не выбрал меня, потому что теперь ты счастлив в браке, — дипломатично улыбнулась Виора, — и хочу сказать, что мой клан будет вечно благодарен тебе за моё спасение.
— Как и мой, айт, — поклонилась Кайя.
У Кати снова сердце чуть не выскочило из груди. Спасение! Ведь их троих только что спасли! Дело сделано, счет можно считать закрытым?!
Она вытерла глаза, которые вдруг стали мокрыми. Ждать и быть вежливой не смогла, вырвала руку из крепкой хватки Данира и отвела Виору в сторону.
— Скажи, ведь твоя мать тоже разбирается в магии? Она может посмотреть, что там с проклятьем Данира? Снялось оно или нет!
— Да, наверное, она может, если он даст каплю крови. Проводите меня, будьте нашими гостями. Мы будем рады! Но, видишь ли, — волчица нахмурилась, — не хочу тебя огорчать. Но наши жизни здесь были в безопасности. Мы слишком дорого стоим. Понимаешь? Наше спасение, я думаю, не поможет снять проклятье.
— Ладно… — опять стало трудно дышать.
— Прости, — у Виоры тоже увлажнились глаза. — Может быть, мама скажет больше. Или я вообще ошибаюсь.
— Пойдём, — Данир подошёл и обнял её. — Почему ты плачешь?
— От радости, — сказала она, отворачиваясь.
Иногда простые объяснения выручают.
Он не стал уточнять. Молча подхватил её на руки и понёс в дом, по скрипучей лестнице на второй этаж.
Кто-то уже позаботился о том, чтобы приготовить им комнату — и когда успели? Комната наверху казалось нежилой, глаз не цеплялся за разные мелочи, неосторожные приметы чьей-то жизни. И хорошо, потому что тогда сложно было бы не думать о том, что это чужая комната, из которой только что выкинули хозяев. Не то что ей было кого-то жаль, но…
Данир поставил Катю на пол и тут же привлек к себе, не желая выпускать из рук. Поймал губами мочку уха, прошелся языком по чувствительному местечку ниже мочки, пока его большие ладони гладили её спину, и она через рубашку чувствовала их жар…
Тут была большая кровать, застеленная новым, только что вынутым из сундука бельём — были видны слежавшиеся складки. Уютно горела лампа. Из приоткрытого окна доносились голоса и смех.
— В этой комнате никто не жил, — словно угадал её мысли Данир, — не хватало нам ещё чужих запахов. А утром не останется ничего.
— В смысле?..
— Мы уйдем, и усадьбу сожгут. Останется пепелище. Всегда так делают, когда разгоняют логово кури. Мы присмотрим.
Он подцепил пальцем и вытащил из-под её рубашки шнурки, снял их. Духи понюхал и без слов швырнул в окно. Шнурок с узлами пропустил между пальцами:
— Что это такое?
— Мой календарь. Считать дни.
И шнурок тоже полетел куда-то в угол.
— Наконец-то я тебя нашёл. Моя предприимчивая, неосторожная, отважная… Надо было тебя запереть, да?
— Нет. Запереть не надо… — возразила она, оглядываясь. — Я должна была сразу всё узнать. А ты водил меня за нос!
— За нос? А, понял, это поговорка, — он легонько поцеловал её в кончик носа. — Тогда да. Водил.
— Юлана считает, что я сам виноват. С тобой следовало обращаться так, чтобы ты мне доверяла и не пыталась врать.
— Я не врала. Я кое-что скрывала. Ты скрывал больше. Нам следовало бы исправиться и начать всё заново, в том числе и быть откровенными, но…
— Хочешь сказать, что время вышло? Так и есть. Ты ведь хотела откровенности? Так вот, времени у меня нет, — он мягким, ласкающий движением обвел пальцем её лицо. — Но, если не думать о времени, оно перестаёт иметь значение. «Счастливые часов не наблюдают», да? У нас часов пять до рассвета.
— Мы бы всё успели, Данир! Если бы ты был откровенным. Мы все узнали бы раньше. Может быть. Надо было приложить все усилия! Ведь от проклятья так мало осталось! Почему ты не хотел?.. — она не могла отрешиться от этой мысли. — Тут требовался мозговой штурм, но что в этом невозможного?!
Последние слова его рассмешили. И он прижал её губы пальцем.
— Тихо. Не нужно, прошу тебя. Почти десять лет моей жизни ушло на этот мозговой штурм. Так что я хотел просто пожить нормально. И решить проблему с Маншем. И не помнить о времени. Хотя бы попытаться. Это так непонятно?
— Это называется спрятать голову в песок…
И он решительно закрыл её рот губами. Говорить стало невозможно. Немного настойчивости с его стороны — и ей вовсе расхотелось говорить. Временно. Но она не собиралась делать вид, что не помнит о времени. Просто не смогла бы.
Юбка скользнула вниз — Данир порвал завязки. Рубашку он благоразумно рвать не стал, но Катя даже не заметила, когда её не стало. Широкий кожаный пояс волка упал на пол, звякнув пряжками, следом — жилет, на котором тоже что-то звенело. А когда Катины шаловливые пальчики случайно нырнули под завязки его штанов, он застонал, а потом зарычал, и остальная его одежда исчезла каким-то магическим образом. Он окна тянуло свежестью, от мужского тела — жаром, как от печки, и разорвать объятия было так трудно, время же… действительно не имело сейчас никакого значения. А простыни оказались прохладными и пахли мятой и лавандой…
