— Я тебе не верю. Ты не Саверин.
— Я знаю твои шестнадцать слов, — будто не слыша её, продолжал Данир. — Ты сейчас их произнесёшь и забудешь этот дом и нас. Письмо я оставлю себе. Ну же, говори, приказываю.
— Пусть она хотя бы поест, — вмешалась Катя, потому что смолчать было выше её сил. — Пожалуйста, Данир. И разве можно ей уходить сейчас?
Конечно, девушка оказалась непростой, но её недавно принесли без чувств, до этого вытащили из какой-то передряги, то есть расщелины, разве можно выгонять её сейчас из дома?..
— Даже нужно, моя дорогая, — Данир недовольно поморщился. — Хорошо, пусть поест, раз ты так хочешь. Садись, — он показал «гостье» на табурет. — А если попробуешь удрать без слов, клянусь, что поймаю и брошу в пропасть, не тебя, так парочку твоих сестричек.
— Я поняла, айт. Благодарю, айя, — девушка быстро села к столу и взяла остывший кусок жареного мяса из миски и ломтик хлеба.
Она явно была голодной, ела быстро, но аккуратно и даже красиво. Насытившись, сложила руки на груди и поклонилась Кате.
— Благодарю, айя. Я вижу, что ты волчица из рода Саверинов. Вижу кольцо.
Против этого утверждения Кате было что возразить, но она не стала. Зато спросила:
— Как тебя зовут?
— Айт понял, кто я. Я из рода Туи. Моё имя Гетальда. Как мне называть айю, хозяйку Манша?
— Айя Катерина, — ответил за Катю Данир. — Тебе пора, Гетальда из рода Туи.
— Айя Катерина, — она произнесла имя, смешно растягивая гласные, — позволь сделать тебе драгоценный подарок за то, что твой муж спас мне жизнь?
— Не нужно, — сказал Данир. — Моей жене я сам дарю драгоценности. Говори слова и уходи, кошка, не испытывай моё терпение. Ты не помнишь этот дом, не помнишь обо мне и моей жене. Н
Девушка тут же встала и, снова сложив руки, нараспев стала говорить какие-то слова, не на сантанском, поэтому Катя не понимала, но стала считать — шестнадцать…
Часть 8. Игры…
За Гетальдой из рода Туи закрылась дверь.
— Ступай проводи её, Хорт, — велел Данир, и волк тут же выскользнул следом.
— Ты огорчена? — он взглянул на Катю. — Не беспокойся. Она не вернётся. Мы наконец побудем вдвоём…
— Данир, что это было? — перебила она. — Я заслуживаю хоть каких-то объяснений?
— Объясню всё. Спрашивай.
— Почему ты так обращался с девушкой? Это было ужасно, честно говоря. Мне не может нравиться мужчина, который ведет себя так, всё равно с кем!
Данир посмотрел с искренним удивлением.
— Дорогая моя, я не понял. Как с ней следовало обращаться? Во-первых, это не девушка для меня, вообще. Женщины куматов — не женщины для нас. Она это понимает. Думаешь, она обиделась? Что, каждая кошка, лисица или белка должна на меня обидеться, если я посмотрю на неё без одежды? Особенно если я ей ни на медяк не доверяю? И она несла письмо разбойникам, которые не прочь разграбить мою крепость?
— Что тут за сумасшедший дом? — пробормотала Катя, отвернувшись.
Про крепость и разбойников — ладно, это было не так странно, как то, что эта красивая девушка для него «не женщина» — как это?
Данир подошёл к ней со спины, обнял.
— Это другой мир, моя. Тут есть вещи, тебе пока непонятные. Она умеет очаровывать. Нужно было попросить тебя уйти. Доверься мне, а потом сама поймешь.
— Да, Данир. Мне непонятно, — она не без труда отстранилась, выскользнула из его рук, повернулась к нему.
Он действительно не понимал?..
Хотелось видеть его лицо. Хотя прислоняться спиной к его крепкому и сильному, и такому горячему отчего-то телу было приятно. Но не следовало поддаваться. Они ещё даже не говорили толком, в конце концов! Он чужой, хотя уже множество раз назвал её своей и женой. Женой! И она не возражала. И у неё это, кстати, не вызывает никакого внутреннего сопротивления. Вот то, как он обращался с девушкой, которую сам же спас — вызывает, и сопротивление, и негодование, а мысль, что она его жена — тут всё нормально. Она его знает два дня! В человеческом виде, имеется в виду. Где её здравый смысл?
— Если бы я не был волком, эта внучка Туи уже крутила бы мной, как хотела, — сказал Данир. — Обычные мужчины не умеют им сопротивляться. Поэтому куматы, даже самые законопослушные, селятся отдельно и далеко от людей, — он заулыбался. — И всё равно раньше то и дело приходилось разбирать скандалы между ними и людьми. Нас, детей, всегда брали на такие суды, чтобы наблюдали и мотали на ус. Часто это было весело.
— Давай приготовим чаю, Данир? Покажи мне, как на этой печке вскипятить чайник, пожалуйста.
— Хорошая мысль, — он тут же прошёл мимо неё к печке, успев между делом опять обнять её и поцеловать, а скорее, даже лизнуть в затылок.
— Данир! — возмутилась она. — Я поговорить с тобой хочу и чаю попить!
Ну да, ей приятно — что он то и дело пристает, целует, но при этом ведет себя не слишком настырно. Да, именно это чертовски приятно! Хотя, если бы хотел… Что её ожидало бы? Он очень сильный, сопротивляться она не сумеет, бежать — некуда.
— Я понял, понял, — он рассмеялся, — я тоже с удовольствием выпью чаю. Вот, смотри, — и он принялся раздувать тлеющие угли.
Прямо в угли он поставил высокий жестяной чайник.
— Подожди немного. Закипит быстро, — и он продолжал чему-то улыбаться.
— Что смешного, может, скажешь?
— Мы оба сейчас очень хотим целоваться. И не только. Но вместо этого будем беседовать и пить чай.
— Вот с чего ты это взял, а? Про целоваться и не только? — вскинулась Катя.
— Ты сейчас пахнешь так, что я всерьез боюсь свихнуться. Хотеть тебя — это полбеды. Но понимать, что и ты хочешь… однако мы будем пить чай.
— Дани-ир… — вздохнула Катя. — Пожалуйста.
— Ладно-ладно. Я понял.
Ну да, он вполне ничего. Нет, не так. Он в её вкусе! Полностью. Вот только можно его подстричь — и будет идеально. Можно и не стричь — такие волосы просто жаль резать. И если бы она, к примеру, познакомилась с ним нормально, дома, то есть не в этом мире, ей бы точно захотелось завести с ним отношения, и кто знает…
Потом, конечно, позже. После аборта. А пока не до отношений. Она — пахнет? Так, что для него это сигнал, вроде белого флага: я тебя хочу, бери меня пожалуйста? Ну ведь это полная ерунда. Точно сумасшедший дом. Двадцать первый век на дворе! А тут…
А он не человек. Это вчера она якобы притворялась, что верит, а сегодня просто верит, и притворяться не надо. Хотя что особенного случилось? Она с Турей познакомилась, и с этой интересной девушкой, Гетальдой…
— Данир, какой тут год?
— Год?.. Десять тысяч шестьсот первый. Но у нас другое летоисчисление, ты же понимаешь.
