— Преступное сожительство между Жемайей Кальк, волчицей из рода Кальков, и Саматом Уянном доказано и признано, а также то возмутительное обстоятельство, что между волчицей и куматом был заключён брак по обычаю куматов. Смягчающих вину обстоятельств нет. Намерения раскаяться тоже нет. Единственно возможный приговор — смертная казнь.
— Данир, пожалуйста… — в панике прошептала Катя.
— Не переживайте так, айя, — посоветовал Кайнир. — Вы не увидите ничего неприятного. Преступников просто столкнут вот с того обрыва.
Катя в изумлении уставилась на «друга». Он идиот?..
— Помиловать нельзя, айя, — тот развел руками. — Это законы, написанные кровью.
Данир сам приблизился к осужденным. Катя пошла следом, страшась остаться одной среди чужих хотя бы ненадолго, несколько волков неотступно следовали за ними.
— Жемайя, ты действительно не желаешь раскаяться и отказаться от этого противоестественного брака, заслужить прощение своего рода и своей крови? — ровным голосом спросил Данир у девушки.
— Нет, айт Данир, не хочу.
— Почему? Ведь для тебя это означает жизнь.
— И как же я буду жить эту жизнь? — девушка взглянула на него исподлобья.
— У тебя получится, уверен. Предлагаю попробовать.
Она отрицательно качнула головой.
— Ты ведь на другое рассчитывал, Самат Уянн? — обратился Данир к парню, теперь в его голосе добавилось эмоций. — На то, что скоро Манш будет ваш? Вы потеряли осторожность раньше времени? Иначе зачем было жениться тайно?
— Манш будет наш? — парень повернул к нему голову, — это хорошо бы. Мы не пустим сюда магов. Это вы продали землю предков, вы, волки. И да, если так, то я вдвойне жалею о нашей неосторожности.
— Я услышал, кумат. Жемайя, я предложил тебе дважды, — он отвернулся от них, взял Катю за руку.
Парню, значит, он не предложил раскаяться, искупить и жить. Ему такого варианта не полагалось.
— Прикажи привязать нас лицом друг у другу, айт, — вдруг попросил кумат. — Мои деды жили на земле Манша и были преданы Саверинам, так неужели ты пожалеешь нам такой маленькой милости?
Катя с ужасом смотрела на Данира. Он сейчас утвердит приговор, и?..
Законы написаны кровью?..
— Тихо, моя, — сказал он. — Мы ещё не закончили.
Остановившись между толпой и приговорёнными, он опять поднял руки, как при приветствии, и громко сказал:
— Мы, волки — дети Великой Матери. Куматы тоже её дети. И пусть мы славим её в разных храмах и святилищах, наверняка она любит и направляет всех своих детей. И мне захотелось узнать, как она относится конкретно к этим двоим, — он кивком показал себе за спину, где остались маленькая волчица и кумат. — Меч и чашу мне!
Стало очень тихо, а потом по толпе пробежал громкий и недовольный ропот.
К ним подошёл высокий пожилой мужчина.
— Не нужно, Данир. Это просто глупо, — он недовольно грянул на Катю. — Они тоже так считают, смотри, — он показал на куматов, — они не хотят, чтобы ты тратился на защиту одного дурака!
Толпа куматов тоже заволновалась, от неё отделились две старухи и заковыляли к Даниру, поклонились.
— Не надо зря беспокоить Великую Мать, айт Саверин! Нам ещё понадобится её милость! — сказала та, что была старше.
Катя с недоумением смотрела на всех поочерёдно. Только что чуть отлегло от сердца — и на тебе! Если богиню можно спросить, чтобы это ни значило — почему бы не спросить? Это ведь шанс…
— Не хочу одно и то же повторять дважды, — отчеканил Данир. — Меч и чашу мне!
И то, и другое скоро принесли, из ближней башни. Принесли со всем почтением: на огромном блюде, застланном большим красным платком с золотой каймой, лежали довольно короткий меч с широким у рукояти лезвием, который сужался к концу, и серебряная чаша с узором из листьев и оскаленной мордой волка. Блюдо поставили на землю перед Даниром.
— Смотрите все! — бросил он присутствующим, которые поторопились приблизиться и обступить со всех сторон.
Старухи-куматки остались в первом ряду, и тот пожилой, что отговаривал, и дама, что сетовала на наивность Кати — перед ней расступились, пропустили…
Кто эта дама, интересно?
— Уведи мою жену, Кайнир, — Данир взглянул на Катю, потом на своего разговорчивого друга.
Её прогоняют?!
— Данир, пожалуйста, я хочу это видеть! Мой айт… я прошу… — она попыталась сказать, как положено, хотя кто его знает, как следовало говорить и вообще вести себя в такой ситуации!
— Ладно, — не стал он настаивать. — Приготовься меня перевязать, Кайнир.
— А всегда готов, ты знаешь… — сразу отозвался тот, в то время как на просьбу увести Катю даже не пошевелился.
— Ты так самоуверен, мой айт, — сказала дама, которая уже начала Катю раздражать. — Не надо оскорблять Великую Мать-владычицу.
Кто это такая, интересно, и где она разглядела оскорбления?!
Данир на даму не обращал внимания.
— Жизнь волчицы и кумата. Я спрашиваю, вы видите, — сказал он негромко, взял меч и осторожно рассек себе кожу на предплечье.
Кровь потекла. Все, кажется, разом вздохнули и затаили дыхание, и Катя тоже. Данир развернул меч, чтобы было видно всем, приложил его к ранке, дав крови течь вниз по клинку, который он держал над чашей. Казалось бы, кровь должна по клинку стекать в чашу. Странный обряд. В чем смысл?..
Кровавая дорожка достигла края клинка, но в чашу не упало ни капли. Кровь… Катя глазам не верила. Кровь, казалось, впитывалась в сталь клинка. Текли новые и новые капли — и впитывались, почти достигнув острого конца меча.
— О Великая Мать, твоя воля священна! — прошептала старуха-куматка.
Обе они упали на колени и хором запели что-то заунывное и непонятное. Среди людей-волков и людей тоже некоторые становились на колени, закатывали глаза и бормотали молитвы, кто-то просто прижимал руки к груди и молчал, кто-то плакал, кто-то благодарил. Только обычные волки вели себя невозмутимо — так же сидели полукругом и ждали. И всё равно было удивительно тихо для завершения такого ритуала. Катя была в замешательстве — случилось хорошее или плохое? Что вообще происходит?..
И что-то изменилось. Что-то осязаемо и невозвратно изменилось — в окружающих, в Данире — кажется, он даже стал выше ростом, а его глаза — ярче, и в Кайнире — его лицо теперь не выражало сомнений, он смотрел прямо и немного восторженно, а вот дама, которая успела не понравиться Кате — она выглядела так, словно у неё что-то отобрали…
— Плохой знак, — мрачно заявила дама. — Это конец для Манша. Когда всё переворачивается — это близкий конец!
Кайнир поспешил накрыть зловещую чашу краем платка — кто знает, почему вполне красивая вещь теперь казалась Кате такой отталкивающей[N1], — и уже бинтовал руку Данира полосой ткани, которую извлек из сумки на поясе.
