— И за кого же меня купцы эти приняли, интересно?
— Ох. Даже гадать не хочу, — Турей развела руками и засмеялась. — Но вид у вас странный! Штаны эти… узкие такие. Не надевайте их больше, прошу. Хотя ткань хорошая, крепкая. Хотите, я вам потом шаровары для верховой езды принесу, если айт не против? Может, эти решили поначалу, что вы беглец из Зурана, оттуда часто рабы бегут. У вас и пояса нет. Мужчине не подпоясаться — позор. Рабы кожаные пояса не могут носить, они верёвками подпоясываются. А некоторым, говорят, и удавалось по дороге пройти из конца в конец, если по придорожным кустам прятаться. На дороге есть места, где люди деньги оставляют, хлеб — для тех, кому очень нужно. А есть такие, кто поймает беглеца и выгоду поимеет.
— Турей, ты сказала, что дорога не принадлежит Веллекалену, хоть и проходит по его земле?
— Так и есть. Земля Веллекалена. А дорога — нет. Нельзя путникам сойти с дороги и поохотиться, например. Трактиров много, дворов постоялых, там недорого, ночевать можно и всё купить. А свернуть с дороги в лес где попало, чтобы там ночевать, костры жечь — нельзя. Дичи настрелять, грибов, ягод набрать — нельзя. Местные выносят на дорогу, продают — покупай, всё мелочь стоит. Зато и законов Веллекалена на дороге уже нет.
— Сумасшедший дом какой-то, — пробормотала Катя, настолько нелепым ей всё это казалось. — Так не бывает. И что, никто не нарушает, не охотится?
— Всегда есть такие, кому закон не писан, — Турей кивнула на спящего котенка. — Вот его продать дорого можно. Они и хотели, наверное. Может, парни решили потихоньку от взрослых заработать. Откуда раны? Ловили так, значит — может, бросали чем-то. Считай что охотились. Будь здесь айт или наместник, они так бы это не оставили. Хотя нет, вы уже отпустили всех. Помиловали, значит.
— Ну пусть помиловала. Не страшно. Может, они осознают свои ошибки и без тюрьмы.
— Всё может быть, — Турей встала, отряхнула юбку, — Я лучше завтра пораньше приду, айя. Или Миха пришлю, пусть вас караулит. А то ещё что учудите. Айту с вами и так нескучно.
— А до сих пор что я натворила? — удивилась Катя.
— Не мне судить, конечно. Но весь Манш отчего-то шепчется, что айт Данир Саверин просил у Богини-Матери милости для приговорённых по вашей просьбе.
— И что в этом страшного? Разве это не хорошо получилось?
— Может, и хорошо. В этот раз. Но приговор был по закону. А теперь говорят, что Боги позволяют такое беззаконие в Манше, потому что самому Маншу недолго стоять под солнцем, начались его последние дни.
— Это глупости, Турей! — рассердилась Катя.
— Я все-таки скажу вам, айя Катерина, — Турей взглянула на неё необычно строго. — Вам надо знать. Если бы Мать не была милостива, если бы она сказала «нет», айту Даниру пришлось бы заплатить. А как же? Его меч, его кровь, он хозяин Манша. За суд Матери платят. И правильно. А то все, кто ни попадя, дергали бы её из-за любой глупости! Так нельзя. Зато суда не просят те, кто сомневается в своей правоте.
Как надоели недомолвки.
— Чем бы он заплатил, Турей? — Катя кашлянула, потому что у неё сел голос.
— Жизнью, конечно. Так бывает чаще всего. Или как мать решит. Она может забрать голос, зрение, ноги…
— Ты ведь не шутишь сейчас, Турей?!
— Нет, клянусь, айя. Когда шёл суд, я молилась. И не только я. Надо бы и вам, но вы, я вижу, ничего не знаете! Будьте осторожны, прошу вас, айя Катерина.
А Катя кивнула и ушла в дом, прилегла на кровать. Она и разозлилась, и испугалась. И этого сумасшедшего мира испугалась, и за Данира. Как тут жить?! Если Турей сказала правду.
А она, конечно, сказала правду.
Турей затеяла варить суп и кушу, ароматную, с травами. Возилась и всё погладывала на Катю, а потом в комнате запахло чем-то пряным и остро-винным. Турей принесла чашку:
— Выпейте, айя. Это винный чай. Вы успокоитесь, и все станет проще.
— Ты меня напоить решила? Это выход, — хмыкнула Катя.
— Нет-нет, не напоить! Просто успокоитесь. Поверьте.
— А, ладно. Давай, — она выпила предложенное питьё.
Оказалось вкусно, похоже на сладкий насыщенный грог.
— Прости меня, Турей. Я свалила на тебя все дела, а сама бездельничаю.
— А тогда зачем я здесь? — рассмеялась женщина. — Не тревожьтесь. Надо жить, а не тревожиться о жизни, айя.
— Ты философ? — усмехнулась Катя.
— Я простая женщина. Родилась здесь, и точно знаю, что нет земли лучше Манша. Хоть бы не пришлось переселяться! А вы пугаетесь, ведь у вас дома всё иначе. Так мало ли! Тут живут люди, и они счастливы. И вы могли бы.
«Не могла бы, — подумала Катя, — если мой муж собирается расстаться со мной через два месяца, потому что на нём проклятье. И может умереть оттого, что спросил что-то у Богини. Это глупость. Это дикость. Так вообще не бывает».
Так и подумалось — мой муж. Ну да, а кто ещё? Если он — не муж, то ей тут делать вообще нечего. А что он волк — уже такие мелочи.
— Ладно, Турей, — согласилась она вслух. — Ты права, люди у вас как-то живут. Плесни мне ещё немного?
Питье действительно не пьянило, но успокаивало.
Большую часть времени котёнок спал в корзине, когда ненадолго просыпался — лакал молоко и ел мясо, которое Катя выудила из супа и мелко нарезала. Он явно предпочитала Катю и жался к ней, а когда та попыталась занести его в дом, испуганно вцепился в её рубашку и истошно замяукал — и было не оторвать. А пару раз он принимался с мяуканьем тереться о Катины колени и заглядывал ей в лицо, словно что-то просил — так же, как это делают все кошки.
Чудесный зверёныш, ласковый и уютный, как плюшевая игрушка. Наигравшись, «игрушка» сама уползла в корзину спать. Катя оставила корзину снаружи, у стены. А потом…
Потом что-то случилось. Котёнок проснулся с жалобным мяуканьем. Он заметался, выгибаясь, тёрся о стенки корзины — Катя его поспешно вытащила и положила на брошенное прямо на жухлую траву одеяло. Зверёнышу явно было больно. Помаявшись немного, он обессиленно лёг и затих, иногда вздрагивая от короткой судороги. Ранки, которые уже закрылись, снова стали кровоточить.
Турей не вмешивалась, лишь смотрела и хмурилась. И волчица, которая так и не уходила и даже не пряталась, подошла и легла у самого порога. И остальные волки, Катя видела, тоже были неподалёку.
— Что с ней, Турей, ты понимаешь? — спросила Катя. — Болезнь такая? Что?
— Вряд ли болезнь. Но пусть лучше айт Данир сам решает. Уже скоро смеркается, айя. А я схожу-ка за водой, пока не стемнело… — она схватила вёдра.
— Данир разбирается в болезнях кошек? Турей! — Катя преградила ей дорогу.
— Я точно в них не разбираюсь, айя. И в делах оборотней тоже. Может, это и болезнь, а может, маленький оборотень не может совершить оборот.
