Моего отношения к нему это не изменит – я не виню его ни в чем и все равно буду любить.
Взгляд цепляется за выступ на дне, устланном синим бархатом. Поддеваю неровность пальцем и в шоке прикрываю ладонью рот. Под тканью, скрепленные дужками, испуганно сверкают рубинами еще две золотые серьги.
* * *
Стоя у зеркала, резкими движениями наношу на волосы черную краску – я больше не намерена щадить ничьих чувств. Слезы жгут глаза, злость и недоумение разъедают душу.
Выходит, Лебедев-старший не причастен к Сониной смерти – Егор был прав… И бабушка знала об этом!
Как она могла не моргнув глазом очернять ни в чем не повинных людей и врать мне столько лет?
Что за чудовище скрывается под оболочкой честного и справедливого человека?!
– Господи… – губы кривятся и немеют. – Черт…
Вот почему она так ненавидит и боится Егора – он специально одевается как отец, носит в ухе главное доказательство его невиновности и постоянно попадается ей на глаза. И ждет, когда же она и остальные жители нашего гребаного городка очнутся!..
Я чувствую, как рушится мир – он больше никогда не станет прежним, потому что бабушкина радость – Соня Наумова – сегодня окончательно умерла.
Тринадцать
Лежу поперек кровати и дырявлю взглядом потолок – мне противно здесь находиться. Яркое солнце, утром озарившее закоулки, так и не разгорелось – тусклый пасмурный день застыл за окном, снег сменил заунывный дождь и на все лады стучит по карнизам.
…Маленькая ладошка в большой доброй руке, сказки и песенки на ночь, увлекательные рассказы о том, как устроен мир, что хорошо и что плохо, что есть добро, а что – зло, общие мечты, переживания и радости…
Я никогда ни в чем не нуждалась и не сомневалась – жила спокойно, уютно и правильно, но все доброе, светлое и чистое вмиг превратилось в обман и грязь.
Как она могла, какие интересы преследовала, ломая жизни невиновных?
Зажмуриваюсь до разноцветных мушек и широко распахиваю глаза.
Моя бабушка – чудовище, но я в сто раз хуже, поскольку принимала ее россказни за чистую монету, изо всех сил ненавидела Егора без всякой причины, просто так и, как и все, не задумывалась над тем, что на самом деле тогда произошло.
Резко сажусь, заправляю непривычно короткие черные волосы за уши, беру с тумбочки ноутбук и вбиваю в поисковик: «Убийство Сони Наумовой, 2000 год».
Неожиданно интернет выдает десятки ссылок.
С упорством прохожу по каждой из них и, словно в кошмарном сне, чувствую слабость и оцепенение.
«Жестокое убийство молодой девушки потрясло город», «Подозреваемый задержан по горячим следам», «Люди требуют объективного расследования в кратчайшие сроки», «Сбор подписей за максимально строгое наказание для маньяка», «Митинг у стен городского суда», «Убийца приговорен к 15 годам колонии строгого режима», – мелькают заголовки.
Я понимаю, о какой истерии говорил Егор: всю первую половину двухтысячного городок лихорадило от народных волнений, общество переполнилось негодованием, ненавистью и страхом. Таких страшных и бесчеловечных преступлений здесь никогда не совершалось, люди требовали наказать маньяка по всей строгости закона и не спускать дело на тормозах. Ни одной недели не проходило без митингов, петиций и ответных громких речей чиновников. Телевидение и газетчики широко освещали дело и все, что творилось вокруг.
И на каждой фотографии тех событий я вижу бабушку: она, облаченная в черное, что-то кричит в микрофон, собирает подписи, принимает соболезнования и плачет, плачет, плачет…
Вот тогда-то и зародилась всеобщая ненависть к семье Егора, а моя бабушка как могла подогревала народный гнев.
От мучительной головной боли и слез двоится в глазах. Комната кажется тесной, душной и чужой – бледные фигурки мечтательно улыбаются с полочек, колышется штора от проникшего извне ветерка.
Что еще от меня тут скрывают?
Желание вытащить из-под кровати так и не разобранную сумку и сбежать – снова сесть в электричку до Города и спрятаться на «Луне», до скончания дней катаясь на ржавых качелях, – затмевает все.
Я хочу уехать к маме. Пусть у меня не будет там своего угла, пусть я буду мешать ее личной жизни, пусть все привычное нарушится и изменится – только бы не видеть бабушку.
Но я не могу бросить Егора.
От ужаса и отвращения дрожат руки. Нахожу телефон и набираю знакомый номер.
– Здравствуй, котик! – приветствует мама после первого гудка.
– Мам, я тут узнала кое-что, – всхлипываю и вытираю пальцами бессильную едкую слезу. – Мам… я серьги Сонины у бабушки нашла!
Сжимаю пластиковый корпус и всей душой надеюсь, что мама растерянно замолчит, переспросит, не поймет сказанного, но дрогнувший голос велит Масику выйти из комнаты и тихо шелестит в динамике:
– Сонь, только давай без резких движений…
– Ты тоже знала?! – задыхаюсь я и немею от неожиданности.
– Тихо! – На фоне помех щелчком запирается дверь. – Бабушки нет дома? Тогда слушай. В общем, Соня тогда в первый раз собиралась отмечать Новый год в компании. Накануне они с бабушкой ходили на рынок и долго выбирали ей платье к празднику. А серьги эти… Соня никогда не снимала их – это был бабушкин подарок. Но тридцатого вечером мы созванивались, говорили… В последний раз.
Рассказ прерывается тяжелым вздохом и сдавленными рыданиями.
– Она по секрету призналась мне, что украшения не подходят к наряду – устаревшие и немодные, боялась, что ее на смех поднимут, но маму расстраивать не хотела. Она вообще была доброй и спокойной девочкой, ребенком по сути. А там компания специфическая подобралась – мажоры из Города. Видимо, она сняла серьги и спрятала за книжки. И ушла, когда бабушка с дедом отлучились в магазин. Это было днем, а в десять вечера родителям позвонили… Сообщили, что нашли ее. На пустыре. В красивом праздничном платье. Мертвую…
Мама кашляет, прочищая горло, и продолжает бесцветным, незнакомым голосом:
– Компанию опросили – все как один утверждали, что Соня сильно напилась, поругалась в подъезде с Андреем, ее парнем, и выбежала на улицу. А гулянка продолжилась. Случайные прохожие наткнулись на ее тело в восемь вечера и вызвали милицию.
– Андрей… Горелов? – смутная зудящая мысль вырывается из памяти, оформляется в предельно ясную и жалит. – Он кем приходился тогдашнему прокурору, мам?
– Сыном. Сонька познакомилась с ним в парке в День города: Андрей как раз гостил у отца. Я не была с ним знакома, но бабушка и дед были довольны – «милый, хороший и перспективный мальчик Соне попался». А мне она жаловалась, что иногда он напивался и становился невменяемым… Она хотела с ним расстаться, но тянула, ждала подходящего момента, боялась задеть его чувства и огорчить маму с папой.
