– Получается, бабушка, подставив невиновного, выгораживала этого Андрея?! – я кричу, и мама еле слышно шепчет:
– Да нет… Парень тот – Лебедев – на самом деле жутким был: взгляд неподвижный, лицо бледное, вечно в черном и по округе бесцельно болтался. Родители от него детей прятали, на Надюху как на сумасшедшую смотрели – угораздило же такую красавицу за него замуж выйти… Так и ждали, что он вытворит что-нибудь, – и дождались. Видели люди, что он у пустыря ошивался, ну и… Сонь, страшно все это. Мы все были раздавлены. Бабушка и дед опознали сережку, которую при обыске нашли у Нади дома. Бабушка готова была своими руками их всех разорвать, общественность подняла, не успокоилась, пока парня того не посадили…
– А сережки? – перебиваю я.
– К Соне в комнату мы старались не заходить, долгое время ничего там не трогали… Сережки бабушка много позже нашла. Лебедев на тот момент уже умер.
Я силюсь вымолвить хоть слово, но мама обрушивает на меня новый поток информации:
– Сонь, они испугались сильно, понимаешь? Дед так и не смог себе простить случившегося – предпочел до самой смерти жить в выдуманном мире. И бабушка туда же…
Щипаю себя: происходящее смахивает на бред.
– Вы все с ума посходили? – визжу я. – Почему вы до сих пор молчите? Вы знаете правду и продолжаете играть в свою грязную игру?! Вы три жизни сломали, нагнетали истерию, и Егор…
– Сонька, успокойся! – шикает мама. – Я тоже не одобряю этого, но… Его отец был признан виновным по приговору суда. Там и без сережек доказательств вины хватило, понимаешь? Ты уже взрослая. Как думаешь, почему Андрея Горелова никто не стал проверять на причастность к убийству?.. Бабушка до сих пор настаивает, что Лебедев и убил. А что ей остается – признать, что она сама подталкивала Соню к этому Горелову, что погубила невиновного парня и его семью? Она же на свете жить не сможет… Я пыталась указать ей на очевидные вещи: Андрей очень быстро уехал из городка, Лебедевым дом подожгли – думаю, запугать хотели… Но когда она меня слушала? С другой стороны, бабушка очень сильно боится за тебя… Почему, если она так уверена, что настоящего убийцу поймали? Вот такая история… Жалко Надю – она так до конца и не отошла от произошедшего. И мальчишку ее жалко! Но чем сейчас ему помогут пара сережек, наши предположения и бабушкино покаяние? Ничем, Сонь. Ничем… Людям уже давно неважно, что на самом деле…
В глазах темнеет, я нажимаю на сброс и подальше отшвыриваю телефон.
Каждое слово мамы режет по живому – она права. Егор и сам говорил, что всем давно наплевать на правду. Никому не интересны причины. Есть Урод – его принято бояться, ненавидеть и презирать. Он и его семья необходимы замкнутому мирку нашего городка: кого же еще обвинять во всех грехах, на ком срывать злость, отводить душу, сравнивать свою и их жизни и облегченно вздыхать…
Егор не пытается влиять на порядок вещей, прячет свой дар и просто выживает, чтобы иметь возможность вырваться отсюда и когда-нибудь зажить нормально. И не ищет справедливости, потому что знает: он ее не найдет. Возможно, зря?
Теперь нас уже двое, и мы сможем докричаться до совести каждого равнодушного человека!
Рисунок над сердцем зудит, накрываю его ладонью и чувствую спокойный, мерный стук в груди.
Я буду любить еще сильнее, я буду стараться и помогу Егору исправить все.
* * *
Входная дверь с тихим скрипом отворяется, с хлопком раскрывается зонт, бабушка расстегивает молнии на сапогах.
Снова утираю слезы, часто дышу, расправляю плечи и, натянув самую светлую улыбку, слезаю с кровати.
– Соня, как переночевала? – Бабушка вешает пальто на крючок, поднимает глаза, вздрагивает и хватается за угол. – Ты что с волосами сделала?!
Я смотрю на ее побледневшее лицо, презрение и злость сменяются острой жалостью: до чего же она слаба и никчемна. Весь незыблемый авторитет превратился в дым – она не имела права воспитывать меня и учить жизни маму, она не заслуживает уважения…
Слегка поправляю небрежное, неровное каре – дело рук «нашего главного врага» Егора – и солнечно улыбаюсь:
– Я подстриглась и перекрасилась. Здорово, да? Ты сама говорила, что я уже взрослая и могу менять имидж! – Сердце болит; я никогда не посмела бы сделать ей больно, тем более так резко и цинично, если бы тщательно скрываемая ею истина не всплыла.
– Но не так же! А вещи… Соня, это не твои вещи!.. – Бабушка потрясенно оглядывает Сонин прикид, замечает за моей спиной открытую дверь спальни и вскрикивает: – Как ты могла…
– Бабушка, я заходила к тебе, чтобы найти какие-нибудь побрякушки…
Она оседает на пол, и я мгновенно реагирую – ловлю ее за локоть и помогаю дойти до дивана. Но не бегу за аптечкой – продолжая улыбаться, сажусь рядом и невинно хлопаю ресницами, еле сдерживая желание во весь голос закричать.
– …Дело в том, что мне очень нравится мальчик. Ради него я хочу выглядеть необычно, вот и подумала, что вещи не должны просто так пылиться в шкафах. Почему бы не воспользоваться ими?.. – Я впервые за короткую бесцветную жизнь становлюсь перед ней настоящей, но надежды на то, что и она раскроется в ответ, нет.
– Какой еще мальчик? – стонет бабушка, массируя пальцами виски.
В ее глазах мелькает разочарование – оно снова отзывается болью в моем сердце, но я не отступаю:
– Ба, тебе что, не нравится? Прости, но теперь я буду выглядеть так. И вот еще, смотри! – Я решительно расстегиваю молнию на олимпийке и гордо демонстрирую свой рисунок. – У многих девчонок есть тату, я тоже давно хотела… И сделала. Этот парень одобрил мое решение.
Бабушка скользит по мне усталым взглядом, на бледных щеках выступают красные пятна.
– Кошмар… С кем ты связалась? Кто этот идиот?.. У нас в районе отродясь таких не было!..
В душе мечутся тревога, паника и страх, но я не отвожу глаза.
– Кто? Соня, кто? – кричит она. – Я немедленно поговорю с его родителями!
– Какая разница? – усмехаюсь и застегиваю молнию до горла. – Это все равно останется со мной на всю жизнь.
Сжатые губы, жилка на лбу справа, напряженные плечи и ужас, застывший в глубине зрачков, – она готова ударить меня, но добрые морщинки и ласковая улыбка вдруг озаряют застывшее лицо.
– Саша? Неужели это он? – бабушка тихо смеется. – Вот мы и дожили до проблем переходного возраста… Конечно, я ничего не понимаю в нынешней моде, не вижу никакой красоты в этой нательной росписи – мне кажется, раньше ты была лучше, Соня! Но, раз даже Саше нравится… что я могу сказать? Поступай так, как считаешь нужным! Ты же разумная девочка.
Она сдается без боя, ускользает, включается в привычную игру, которую я не замечала столько долгих лет, – до нее даже не дошло, что я могла обнаружить в комнате страшную семейную тайну. Но я добилась главного – вырвалась из-под ее опеки. Теперь пойду своим путем, и предстоящие ошибки и неудачи отныне совсем меня не страшат.
