– Постой! Лебедев, стой! – Эхо отталкивается от обшарпанных стен и многократно усиливает мой голос.
Испачканная мелом спина замирает, ее обладатель обращает ко мне бледное лицо, угли черных глаз прожигают насквозь.
– Чего тебе? – хрипло спрашивает он и ухмыляется. Сердце уходит в пятки, я хватаюсь за перила.
– Цветок… тот цветок… зацвел! – Урод с недоумением смотрит на меня, и я понимаю, насколько глупо, должно быть, выгляжу.
– Ты больная? – интересуется он, и я пячусь назад. – Тебе срочно захотелось сообщить мне, что где-то зацвел какой-то цветок?
– Ты опрокинул его. Он был совсем сухой. А потом зацвел… – мямлю я. Урод раздражен так, что, кажется, может ударить.
Заметив мой испуг, он на миг закрывает глаза и устало вздыхает.
– Да, зацвел… Потому что на следующей перемене я его полил. Милосердие, детка… Хотя тут оно не в чести.
Он отступает на шаг, собирается уйти, и это повергает меня в ужас.
Он пошел на контакт… Нужно попробовать договориться, заручиться его молчанием.
В панике хватаю его за рукав и тут же отдергиваю руку.
– Слушай, то видео с пустыря… не мог бы ты его удалить? – Я игриво поднимаю бровь, но она дергается. – Пожалуйста…
– Ну уж нет! Это видео – гарантия, что ты со своим фан-клубом оставишь меня в покое! Мой билет в сказку, – грубо перебивает Урод и усмехается.
– А как насчет моих гарантий? – спрашиваю тихо. – Честно, зачем ты пришел в эту школу?
– Учиться. Это все. От тебя мне ничего не нужно, – быстро отвечает он.
От внезапной слабости подкашиваются колени – голодный обморок настигает меня в самый неподходящий момент. Я гляжу в темные глаза, и сознание размывается. Вероятно, нужно добавить в рацион больше калорийных продуктов… Стены шатаются и уплывают, а чудовищная дурнота подкатывает к голове. Я теряю равновесие, и последнее, что фиксирует зрение, – потрясающе реалистичный рисунок белых костей, проступивший поверх кожи на пальцах, крепко сжавших мою бледную руку.
* * *
В раздевалке напяливаю плащ и в прострации надолго зависаю у зеркала.
Я пришла в себя там же, на ступенях – забытье длилось недолго.
– Все в норме? – Черные глаза встревоженно и странно разглядывают мои, а я замечаю, что они и не черные вовсе. Они намного светлее…
– Да, – киваю я. Все действительно было хорошо.
– Ну и ладненько. – Урод поднимается на ноги, прячет руки в карманы, сбегает вниз по лестнице и, пнув носком ботинка ржавую железную дверь, растворяется в пелене мелкого сентябрьского дождя.
Чуть поодаль кучкуются ребята. Саша, мечтательно возведя к потолку ясные глаза, слушает грязные рассказы одноклассников: причмокивая, они спорят о разнице темпераментов блондинок и брюнеток. Всматриваюсь в зеркало – я брюнетка, волосы резко потемнели летом после восьмого класса, и бабушка сразу купила краску пшеничного оттенка.
– Ты уже взрослая, можешь изменить имидж! – пошутила она. – Сонечка ведь тоже была блондинкой.
Тогда я впервые осветлила волосы – пошла на это потому, что и так постоянно разочаровываю бабушку. Я темненькая, мой рост намного выше среднего, и худенькой меня не назовешь. Я ни капли не похожа на ту Соню. А ей так нужен кто-то, достойный ее преданной любви!
Но я хочу быть брюнеткой…
Мне стыдно: в последнее время я, задыхаясь в изоляции от одиночества, вдруг пересмотрела все свои приоритеты.
Урод тоже брюнет, хотя бреет голову почти под ноль.
У него красивые глаза. И теплая рука. Мне понравилось чувствовать ее на своей коже.
– Соня, прости! Кажется, мне нравится сын твоего убийцы… – в ужасе шепчу я в зеркало и вижу в нем только себя.
Семь
За окном качаются кроны пожелтевших берез, порывы ветра, сотрясая деревянные рамы, ломятся в комнату. Ставший привычным дождь сменило осеннее солнце – яркие лучи назойливо светят в глаза. Сладко потягиваюсь и, задержав дыхание, прислушиваюсь – на кухне тихо работает радио и льется вода. Бабушка дома.
Ногой выдвигаю из-под кровати весы, сбрасываю футболку, встаю на их стеклянную поверхность и с тревогой слежу за циферками на экране – ровно столько же, сколько и вчера…
Мое увлечение дисциплинирует – я повторяю ритуал несколько раз в день, и от заветных цифр зависит, буду я радоваться или же проклинать себя.
В телефоне установлены сразу три программы для подсчета потребленных калорий, я обожаю ту, что дает долгосрочный прогноз. Я стараюсь не есть, до последнего заглушаю голод литрами выпитой воды или кофе, тщательно взвешиваю яблоки, хлебцы, капусту, обезжиренный йогурт и вношу данные в счетчик. Моя норма – 1500 ккал в сутки, но вот уже месяц я укладываюсь в 600 и даже в 300. Болит голова, часто хочется прилечь, настроение ни к черту. Но я чувствую, что все делаю правильно. Наташа стройная. Соня тоже была стройной.
Но вчерашний обморок нехило меня испугал.
Снова откидываюсь на подушку и задыхаюсь от яркой картинки, выпавшей из прошедшего дня… Урод держит меня за руку, смотрит мне в глаза.
Я упала без чувств в его объятия и лежала у него на плече…
Интересно, а что он думает по этому поводу?
* * *
К завтраку появляюсь заторможенной и захмелевшей, бабушкины слова доходят с задержкой в пару секунд.
– Оля говорит, что вы с Сашенькой совсем перестали общаться? – тревожится она. – Почему?
– Ему неинтересно… – пожимаю плечами, косясь на завтрак – рассыпчатую гречку и кусочек подтаявшего масла сверху.
Но меня не воротит, желудок не превращается в камень, тошноты нет – я думаю совсем о другом. Беру ложку и принимаюсь за еду.
– Как же так, Соня? Вы же хорошо дружили! Завидный жених! – сокрушается бабушка, а я смеюсь:
– Какой еще жених, ба? Мне же еще рано о женихах думать?!
Бабушка глядит укоризненно, но через секунду тоже смеется:
– Рано… Но Сашу упускать никак нельзя!
В углах ее глаз появляются добрые морщинки, и я виновато отворачиваюсь – она не догадывается о спрятанной под матрасом тетрадке. И о диете. И о том, что в моем подточенном голодным психозом мозге только и мысли, что о порождении ее ночного кошмара.
Пока бабушка моет посуду, я удираю в комнату. Я не знаю веса съеденных продуктов, но исторгать их из себя прямо сейчас не хочется. Меня не тошнит. Вряд ли я сильно поправлюсь из-за какой-то там каши.
* * *
Полдня мы заняты генеральной уборкой, прерываемся лишь на обед, и я без зазрения совести съедаю суп.
По второму кругу прохаживаюсь по квартире с пылесосом, с тоской поглядываю на улицу. В груди вибрирует ток. Надоело быть музейным экспонатом, сидеть дома невыносимо. Хочется вырваться из-под стекла и бежать изо всех заметно прибавившихся сил… Куда? Все равно. Лишь бы теплая рука с нарисованными костями держала меня за руку.
