Катина повернулась к верстаку, где положила пуговку рядом с Палашиной одеждой, – и не поверила глазам. Пуговицы не было.
Всюду посмотрела – вокруг, внизу. Пропала! Что за оказия?
Созвала всю дворню, стала спрашивать.
И бабы, и мужики божились, что к сараю не подходили и даже старались в его сторону не глядеть.
Когда же барыня сказала про исчезнувшую пуговицу, черная кухарка Лизавета ахнула:
– Лешак забрал!
И все закрестились, попятились.
Полина Афанасьевна растерялась, что с нею случалось очень редко.
– Единственная ниточка была. Теперь и зацепиться не за что…
– Тело-то ведь не пропало? – успокоила ее внучка. – Может, оно что расскажет.
В сарае, подле покойницы, Сашенька сначала немножко поплакала.
Сказала:
– Палаша, бедненькая.
Но потом высморкалась, слезы рукавом вытерла и взялась за работу. Катиной ничего и делать не пришлось, только смотреть. Фома Фомич, сопя и жуя свой табак, поворачивал труп так и этак. Саша щупала, мяла, глядела в лупу.
Приступила с головы. Приговаривала:
– Кости черепа целехоньки… Шейные позвонки… Один надломан, третий иль четвертый… Что ключицы? Ага…
И дальше неразборчиво, пошмыгивая носом от сосредоточенности. Постепенно добралась до самого низу, до кончиков ног и там задержалась надолго.
– Ну что?
– Тёрн хё бэк ап, – велела Саша англичанину, не обращая на бабушку внимания.
Женкин повернул покойницу.
– Я-то думала, ее за запястья волокли по земле, потому на них и кожа ободрана, но тогда на спине иль на животе следы были бы, – стала делиться своими выводами Катина. – А их, вишь, нету. Только зад весь синий. Что за диковинная напасть? Как это Палаше без битья все кости переломали? Загадка.
Александра сняла нитяные перчатки.
– Нет никакой загадки. Даже взрезать незачем, и так ясно. Кости переломаны не все. Вот здесь, – она тронула стопы, – всё вдребезги, даже плюсны. Голенные, бедренные, тазовые – тоже, во многих местах. Но чем выше, тем переломов меньше.
– И что ж это значит?
– А вот что. – Внучка подняла глаза к потолку. – Палаша упала с большой высоты. Была подвешена на веревке за руки, потому содрана кожа на запястьях. Падала она, как висела – прямая. Ударилась оземь подошвами, оттого внизу всё и переломано. Ягодицы сини, потому что на них пришелся удар, когда согнулись ноги.
– С высоты? – Бабушка тоже посмотрела на темные потолочные доски. – С неба что ли?
– Как случилось – не ведаю, – сказала Саша. – Пока только знаю, чтó случилось. Ну-ка, осмотрим полости…
Зачем-то раскрыла покойнице лопаточкой рот, полезла и туда. Фома Фомич наблюдал с интересом, а Полина Афанасьевна, хоть была женщина крепких нервов, не выдержала, отвернулась. И стало ей сомнительно: не чересчур ли вольно вырастила она внучку? Ведь получилась не барышня, а ужас что такое. Может, в Северо-Американских Штатах такие девицы и бывают, но только не в России.
Сашенька воскликнула, достав что-то пинцетом: «Ага!».
И потом еще раз, тоже «ага!», но уже много позже, разглядывая с лупой ногти на мертвой руке.
Открытия у нее были важные.
– Смотрите, меж зубов мешковинная нитка. Должно быть, от кляпа. Значит, Палашу сбросили вниз не сразу. И висела она, видимо, в таком месте, где крики могли услышать. Теперь второе. Поглядите в лупу на средний и указательный, вот сюда.
Полина Афанасьевна посмотрела.
– Видите под ногтями багровое? Это кровь. Палаша оборонялась, расцарапала убийцу. Лицо ли, руку ли, не знаю, но должны остаться следы.
Со двора донеслось ржание. Всех своих лошадей Катина знала по голосу. Этот был чужой – молодой, сильный жеребец. Кто это пожаловал?
А никто, просто вороной аргамак превосходных статей, под пустым седлом. Коня держал за узду конюх Федька.
Загадка объяснилась сразу же. От ворот семенил, полоскал на ходу руками капитан-исправник Кляксин.
– Нашелся! Нашелся! – вопил он.
– Не нашелся, а я нашел, – пробурчал Федька. – А этот не верил. Был он уже тута, барыня, без вас. Ругался, чего-де нейдешь искать. А пообедать человеку надо? Надо. Вот пообедал и нашел, дело нетрудное.
Севастьян Фаддеич уже обнимал своего вороного, чуть не плакал. Федьке дал полтину, помещицу стал многоречиво благодарить.
Она прервала, не дослушав:
– Что ваши поиски?
– Ничего-с, – развел руками исправник. – Пешком много не находишь. Побывал в двух соседних деревнях, Аксиньине и Ивановском. Только зря ноги намял. Никого подозрительного тамошние не видывали.
Сашенька глядела на капитана набычившись, исподлобья. Потом отошла, пошепталась о чем-то со слугами.
Катина сказала:
– Завтра приеду к вам в контору. Покажете, что у вас по прежним смертям записано.
– Что за спех? Покойницу уж не вернешь. – Кляксин закряхтел, садясь в седло. – А впрочем как угодно-с. Милости просим. Тем более что послезавтра отбываю в Москву для месячного доклада губернскому начальству. Фуражечку мою еще найти бы, совсем новая-с.
Приложил руку к пустой голове, уехал.
– Бабушка, что примечательного в сем господине? – спросила подошедшая Саша, глядя в спину всаднику.
– Примечательного? Что жалование у капитан-исправника полста ассигнациями, имение всего двенадцать душ, а конь стоит не меньше пятисот рублей. Хотя что ж удивляться? Должность хлебная, берет мзду. Не в том беда, что берет. Беда, что дела своего не делает и не хочет делать.
– Я не про то. – Внучка шепнула в самое ухо. – У него царапины на щеке.
– Это его конь в кустах сбросил.
– У коня не спросишь, правда оно иль нет. А еще Анисья-прачка мне сказала, что Кляксин, когда тут давеча был, около сарая вертелся…
– Это ты к чему?
– Знал капитан про пуговицу?
Полина Афанасьевна ахнула.
Глава VIII
Мера бед
Потому решили ехать в уездную исправническую контору не завтра, а послезавтра, когда Кляксина уже не будет. Можно ль ожидать помощи от субъекта, который сам в подозрении? Капитан и вправду имел поцарапанную рожу, да еще вполне мог украсть пуговицу. Конечно, представлялось невероятным, чтоб плешастый, тоскующий по потерянной фуражечке Севастьян Фаддеич стал подвешивать и скидывать на погибель бедных дев, но за подобным занятием вообще трудно кого-то вообразить. Зачем такое творить? Вот в чем главнейшая загадка. А вторая, меньшая, но не менее темная – откуда Палашу сбросили, с каких таких высей? Ведь, чай, не Швейцария с Чертовыми мостами и обрывами, не Москва с превеликими строениями и башнями. Тут одни непостижимости.
