– Фиксейшн, – молвил Фома Фомич, на миг перестав двигать челюстями.
Полина Афанасьевна стала вслух вспоминать, сколько в Вымиралове девок опасного возраста и обличья.
– Бондаревская средняя дочка Манефа… Никитки Сомова егоза, как ее, Сонька… Кто еще? А, у Ивана-кузнеца Наталья выросла пригожая, белоликая, кудрявая, только лядащая. Он жаловался, что ест за троих, да не в коня корм. Пожалуй, и всё. Какая же из них посмелее, чтоб не побоялась ночью одна вдоль реки ходить? На какого живца будем изверга ловить?
– Не понадобится живец, – сказала Сашенька, переглянувшись с Женкиным. – Мы знаем, кто убийца.
– Дзнаэм, – кивнул англичанин и оскалил желтые крепкие зубы.
Глава X
Одно к одному
– Кто?! – ахнула Полина Афанасьевна. – Наш иль чужой? Как ты его спознала?
Вопроса было три и самый главный первый, но внучка начала с последнего.
Гордо сказала:
– Исчислила.
Сделала паузу. Ответила на второй вопрос:
– Наш.
И только потом на третий:
– Кузьма Лихо, мельник.
– Мелник, – повторил моряк. – Блади санофабич.
– Кузьма?! Не может того быть!
Сашенька затараторила:
– Вы только меня не перебивайте! Вы слушайте! Я сама не хотела верить! Но вы поглядите, вот сюда поглядите!
Раскрыла тетрадку на рисунке непонятного содержания – какие-то кривые линии, штрихи, кружки.
– Видите змейку? Это извивается река Савва. Всех покойниц нашли либо в воде, либо у берега, так? Дальше всего, в Панькове, выше по течению – в Кузине, еще выше – в Ивановском, потом – в соседнем Потапове, и тут вот, в нашем Вымиралове – Палагею. А выше уже никого.
– Ну и что?
– А то, что выше и быть не могло! Там плотина и мельница! Не оттуда ль вниз по течению спускали покойниц?
– Хоть бы и так. С чего ты взяла, что это Кузьма? Может, там девок кто другой убивал.
– А царапину на руке у Кузьмы помните?
– Подумаешь! Он щуку доставал, я тебе говорила. У исправника Кляксина вон на лице тоже царапины были. Ты и его подозревала.
– Не исправник это, – нетерпеливо отмахнулась от резонного возражения Сашенька. – Я про него узнавала. Когда третью девушку убили, Кляксина всю неделю в уезде не было. Он на свадьбу племянницы в Торжок уезжал. Да вы дослушайте, не перебивайте!
Фома Фомич укоризненно посмотрел на Катину, приложил палец к губам.
– Хорошо, хорошо. Сделай милость, продолжай.
– У лунных оборотней как бывает? Убийственный голод накапливается в них весь месяц, не находя себе выхода, и прорывается в полнолуние. Потом, до следующей луны, маниак делается тихим, смирным. Вы вспомните, какой Кузьма раньше был бешеный. Жену бил, с крестьянами дрался. Потом вдруг в разум вошел и умирился. Чудо Божье случилось, Агафья его отмолила. А когда это чудо случилось, помните?
– Как не помнить. На Обретенье главы Иоанна Предтечи. Агафья всем про то сто раз рассказывала, у ней теперь в красном углу икона висит.
– Иоанн Предтеча обретает голову в конце мая. А 30 июня нашли первый труп, сам всплыл. Я прочитала, что в нехолодной летней воде утопленники от внутреннего газообразования всплывают через пять-шесть недель. Как раз получается! Кузьма оттого шелковый стал, что научился свое неистовство в полнолунную ночь гасить убийством!
– Может, так. А может, и не так. – Полина Афанасьевна покачала головой. – Не доказательство это.
– Вот и я сомневалась. Всё думала: узнать бы в точности, в какие дни на Кузьму бешенство находило. Не в полнолунные ли? Даже и деревенских расспрашивала. Но давно было, не помнят люди.
– Само собой.
– Люди не помнят, а бумага помнит, – сказала тут Сашенька и торжествующе улыбнулась.
– Бумага! – повторил, обрадовавшись известному слову, и Женкин, для наглядности еще и постучал по тетради.
– Помните, как Лихо дважды людей калечил и его в уезд на разбирательство забирали?
– Как не помнить. Оба раза я его, скаженного, у исправника за деньги выкупала.
– Вот и я сообразила, что у Севастьяна Фаддеича членовредительства должны быть в журнале записаны. Давеча съездила, попросила показать. И что же? Три года назад крестьянин Кузьма Лихов сломал руку и оторвал ухо крестьянину Зотову 12 апреля. А в позапрошлый год перебил обе ноги оглоблей Ефрему Перфильеву 4 января. Знаете, что это были за дни по астрономическому календарю?
– Полнолуние? – прошептала Катина. Ай да внучка!
Но опять засомневалась.
– Погоди, погоди. Так-то оно вроде ладно выходит, только одно не складывается. Ты сама установила, что девок с большой высоты скидывали, оттого и приключалась смерть. Откуда на мельне высота? Это ветряные мельницы высокими бывают, а наша – водяная, всего в два жилья. Оттуда с крыши упасть – расшибешься, но этак не переломаешься.
– Дуб, – коротко ответила Саша и перевернула еще одну страничку.
Там было нарисовано дерево, с ветки свисала фигурка, вниз указывала стрелочка.
– Самый старый дуб высоченный, с нашу колокольню, если не выше. Другого такого во всей округе нет. Если вздеть человека на верхнюю ветку, потянув за веревку, а после скинуть, будут точь-в-точь такие повреждения, как у бедных девушек. И многие переломы нижних конечностей, и синие кровоподтеки в ягодичной области.
Тут уж Катиной возразить было нечего. Она вдруг вспомнила суровое лицо Кузьмы, его твердый, неподвижный взгляд, исходившее от мельника ощущение некоей угрозы или опасности – такое, что люди вокруг будто съеживались. Сама-то Полина Афанасьевна подобного чувства не испытывала, но по другим примечала. Вот и бешенствовать Кузьма давно перестал, и рук боле не распускает, а деревенские его робеют. Лешак, как есть Лешак.
Помещица нахмурила брови, сверкнула светлыми глазами и сама тоже сделалась страшна.
– Что ж, потолкую с Лиховым. Прямо сейчас и отправлюсь.
Сашенька встрепенулась, хотела вскочить, но Катина удержала ее за плечо.
– Ты здесь жди. Он и так-то звероват, Кузьма, а коли твоя правда, не забуянил бы.
– Обязательно забуянит! Селеноманиак перед новолунием всегда яр, наливается своим голодом. Добро б ночи стояли пасмурные, а то ни тучки. Вы с собой Фому Фомича возьмите, он человек бывалый. Я ему еще в Звенигороде саблю купила, вдобавок к вашему ружью. Том, катлас!
Штурман важно отодвинул полу своего синего морского кафтана. У него там в самом деле к поясу была привешена какая-то штука с медной рукоятью.
