– Станут. Мое зелье себя сразу не выказывает, – уверенно сказала попадья. – Малое время обождем, и можно идти.
Поднимались по холму осторожно, вперебежку от куста к кусту. Но еще издали стало видно, что французы лежат около телеги вповалку. Катина пересчитала: все двенадцать человек, вместе с возчиком. Должно быть, и он пивом угостился. Некоторые ворочались или судорожно дергались, но воевать там было некому.
– Вперед, ребятушки! – закричал Лихов и кинулся первым.
За ним остальные, включая и женщин.
Полина Афанасьевна в своем оборчатом платье поотстала. Виринея, задрав подол, бежала быстрей всех.
Помещица увидела, как давешний возчик, приподнявшись с земли, тянет к попадье руки, лепечет: «Шери, шери, эд муа!». Виринея подхватила с земли полено, с размаху обрушила французу на голову и потом еще несколько раз ударила, остервенело.
Мужики, кряхтя и вскрикивая, добивали остальных.
Хорошо, что Сашеньку с собой не взяла, а ведь как просилась, подумала Полина Афанасьевна. Незачем ей такое видеть.
Досматривать зверство она не стала, а пошла к воротам, толкнула дверцу.
Пленных стало побольше, чем неделю назад, когда Катина со своим дурным прожектом явилась к командану. Может, сотни три.
Но гляделись люди хуже, чем тогда. Большинство бессильно лежали, закутанные в рванье. Лица у всех землистые, тощие. Ближние повернулись к вошедшей. Любопытства в пустых глазах не было. И милостыни, как давеча, никто не заклянчил.
– Полина Афанасьевна, здесь мы! – раздался голос отца Мирокля.
Он был возле храма, махал скуфьей. Там у костерка сидели несколько человек – какие-то офицеры, Ларцев и Фома Фомич. Двое последних поднялись, тоже закричали:
– Сударыня! Млэйды!
Слава богу, все живы, только исхудали.
Мимо, задев барыню плечом и даже не обернувшись, пробежала Виринея. Схватила мужа за плечи, оглядела, ощупала, стала целовать.
– Эко матушка батюшку-то милует, – засмеялись в кучке пленных, но смех был хлипкий. На голодных харчах, без крыши над головой солдаты совсем ослабели. Глядя на них, Катина засомневалась – годны ли они для военного дела.
Направилась к офицерам.
– Это, господин капитан, та самая моя спасительница, – объяснял Митенька длинноусому драгуну, который, кажется, был здесь старшим. – Госпожа Катина, Полина Афанасьевна, здешняя помещица.
– Как вас впустили, сударыня? – спросил капитан. – Вы должно быть принесли вашим еды? Это очень кстати. Мы, признаться, совсем оголодали. И больных много. А храмы караул запер, не пускает под крышу. Чтоб все на виду были. Мерзавцы!
– Вы свободны. Мои мужики перебили караул, – сказала Катина, не вдаваясь в подробности.
– Что?!
Офицеры вскочили, побежали смотреть. Полина Афанасьевна шла за ними, объясняла Женкину, что произошло. Еще успевала и Ларцеву ответить на расспросы про Сашеньку.
За воротами был шум. Это, оказывается, офицеры ругались с Кузьмой из-за французских ружей и сабель. Капитан требовал их отдать, потому что дело военное. Мельник ни в какую, но мужики ему не помогали – заробели господ. Так офицеры всё себе и забрали.
– Господа, – подступилась к ним Катина. – Мы вас освободили для подмоги.
И стала объяснять про овсяный амбар, но капитан слушал невнимательно. При виде оружия он прямо засветился. Сержантову портупею с саблей прицепил на себя.
– Чердынцев, стройте колонной всех годных к маршу. Больных, раненых, слабых оставляем. Фогель, ружья раздать кавалерам, сабли по одной возьмите себе, остальные взводным. Ларцев, вы будете при мне адъютантом… Отстаньте вы! – рявкнул он на Полину Афанасьевну, всё пытавшуюся втолковать ему главное. – Черта ль нам в вашем овсе? Мы должны к армии пробираться.
– Мои люди пропадут, коли вы нас бросите!
– Я раненых солдат бросаю, хуже этого нету! А ваши мужики на то и мужики, чтобы сами кормиться. Освободили нас – благодарствуем, но теперь вы сами по себе, мы сами по себе.
Из ворот повалили солдаты, выстраиваясь в маршевую колонну. Около помещицы остался один Митя.
– Что вы там встали, прапорщик? – крикнул капитан. – Подите, поторопите Фогеля! Уходить надо! Нагрянут французы, а у нас ружей кот наплакал.
– Я остаюсь с госпожой Катиной, – тихо, но твердо молвил Ларцев.
– Черта с два! Вы офицер, ваше место в строю!
– Я раненый. – Митя показал на свою перевязанную руку. – В строю оставаться не могу.
– А, это вы из-за той барышни, по которой всё вздыхали? – презрительно покривился драгун. – Девка вы, а не офицер. Ну да дело ваше. Ро-ота! Подтянись! Головы выше! Шагом марш!
Колонна длинной нескладной многоножкой зашлепала по осенней грязи.
Полина Афанасьевна смотрела не вслед рухнувшей надежде, а на Митеньку. Получается, она его раньше толком не разглядела?
– Чего делать будем, барыня? – подошел Лихов. – Ни солдат, ни оружья. Я только мушкетон успел припрятать да одну саблю. С ними что ли амбар воевать?
Барыня сказала:
– Или амбар воевать, или с голоду подыхать. Выбирай сам.
Глава XVIII
Новое слово
Сказать сказала, но выбирать тут было нечего. О штурме думать не приходилось. Воодушевленные удачей, да наевшись мяса, мужики до ночи орали, бахвалились друг перед другом, какие они герои, что французов перебили, но даже с куражу о нападении на амбар не заикались. И утром, когда собрался совет, разговора о том не было.
Для невеликого войска советников было многовато: сама Катина, да Кузьма Лихов, да Ларцев, да Фома Фомич, да Виринея, еще и Сашенька пришла к костру, села между своим селадоном и англичанином.
Стали судить-рядить, что делать дальше.
Первый вопрос был, уходить глубже в лес или не уходить. Не станут ли французы за побитый караул рыскать по округе, искать обидчиков? Фома Фомич (Саша переводила) заявил: уходить не надо, французы будут уверены, что это пленные взбунтовались, а на крестьян не подумают. Мысль была толковая, все согласились.
Потом заспорили, тихо сидеть или бить врага дальше. За первое высказались женщины, Полина Афанасьевна и Виринея. Помещицу волновал только овес, попадья же, вернув себе мужа, ничего более не желала. Но все прочие хотели драться. Митенька сказал речь. Мы-де не лесные эрмиты и не беженцы, а иррегулярный отряд, для которого есть особое название, прославленное доблестными испанцами – «партизаны». Сам Митя, хоть и офицер, не считает для себя зазорным быть командиром партизанского отряда. И спросил, согласны ль все считать себя партизанами.
