Пламя быстро-быстро расползлось по обеденной зале. Стражники вытащили меня и мою жену… Уже за порогом я вдруг опомнился, оглянулся…
Я никогда не забуду тот день… тот вспыхнувший огонь… Стражники оттащили меня, вывели из зала…
Но прежде чем пламя заняло всё помещение, я увидел тот взгляд серых глаз. Мальчик всё ещё был там! Он стоял на том же месте. Он смотрел в мою сторону, с ненавистью смотрел… Но прежде, чем пламя заняло весь обеденный зал он, похоже, понял. Я никогда не забуду вспыхнувший в детских глазах ужас… Никогда не забуду последний взгляд тех серых глаз… его последний вскрик тоже… никогда не забуду…
Я до сих пор помню, как рванулся обратно, в огонь… Воины схватили меня и не пустили… Помню, как я кричал… Как умолял их спасти этого ребёнка! Мне казалось, что вместе с ним сгорает моя душа… что вместе с ним сгорела какая-то часть меня…
Помню бессонную ночь… Когда последний взгляд её ребёнка не шёл у меня из головы… Помню, как ластилась ко мне моя королева, пытаясь меня отвлечь… Как я оттолкнул её, накричал, убежал в ночь и глубь родного Леса…
В тот день шёл короткий дождь… По лесу расползался аромат распустившихся роз, казавшийся ещё ярче в темноте. Я невольно вдыхал этот запах, запах, будивший во мне те отчаянные горько-сладкие воспоминания… Но в эту ночь я вспоминал только отчаянный взгляд серых глаз того мальчишки… Её мальчишки… её сына… Я боюсь подумать о том времени, когда ей расскажут о его гибели. Она и без того ненавидит меня, но если ещё узнает, что её сын… их сын… из-за меня…
Горячие капли стекли по моим щекам вместе с каплями усилившегося дождя. Солёные… Мои слёзы…
Я тяжело вздохнул, снова вспомнив тот жуткий день. Того ребёнка, погибшего из-за меня. Если бы я не оклеветал тогда его отца, Кану не пришлось бы прорываться в мой дворец, чтобы молить о помиловании родителей. И тогда бы он был жив. Тогда бы он был бы ещё жив, этот талантливый мальчишка с пронзительными серыми глазами!
Уже несколько десятков лет прошло, а мне до сих пор больно смотреть на что-то серого цвета, потому что всё это напоминает мне о его лице в тот день. Сероглазых представителей трёх Основных народов я ненавижу ещё сильнее.
Лишь иногда чьи-то серые глаза напоминают мне другой день. Тот единственный день, когда я в первый и последний раз услышал, как Кан играет на флейте. Когда он для меня закончил мелодию моего прадеда. Когда я был восхищён его даром. Когда я мечтал в будущем взглянуть на него, уже взрослого и отточившего свои умения. Когда я был расстроен, что он — не мой сын.
Утром я объявил о помиловании его родителей. Как бы хотел отчасти возместить им их страдания, пережитые от известия о такой трагичной гибели их сына. Отменил Чёрную чашу, но велел Рану и Тэл поселиться в дальнем конце Эльфийского леса, близко к горам. И запретил принимать какое-либо участие в политической жизни, приказал впредь воздерживаться от роскоши.
Хотя я знал: уже ничем мне не искупить совершённых мной злодеяний. Теперь, когда моя клевета на мужа Тэл погубила их сына, я уже ничего сделать не мог. И до того, как я скроюсь за Гранью от моей совести, я буду вспоминать мальчика, сгоревшего заживо, и страдать. Хотя, быть может, мои страдания не закончатся и там. Но что я мог?! Теперь, если кто-то узнает, что я оклеветал эту семью, последствия станут ещё хуже. И потому мне придётся молчать. Как бы мне ни было стыдно и больно, я обязан молчать. И, в том числе, ради моего сына. Того тихого и робкого мальчугана, которого мне наконец-то родила моя жена. Если он узнает… мне страшно подумать, как сильно он будет расстроен, если узнает! Мне жутко при мысли, что мой Лэр, узнав, возненавидит меня! И потому мне придётся молчать. Это моё наказание.
В эти дни, пока ещё пытался отвлечься, сел мастерить каэрым. Две ночи не спал. И день ничем не питался. Вошёл в покои Лэра. Прижал его к себе свободной рукой.
— Папа пришёл мне играть? — сияя глазёнками, радостно спросил принц.
Присел перед ним, протягивая ему новый инструмент. Он ладошки подставил, но, разумеется, сам бы не удержал, без моей поддержки. Да, рановато дарить сыну что-то подобное, слишком большое и тяжёлое для него.
— Это тебе, Лэр. Мой подарок. Я сам его сделал.
— А я сам сделал салат! — мальчик потащил меня к столу, — Как халосо, что ты сейчас пришёл!
Я поставил каэрым на его кровать, большую, двухспальную, как у взрослого. Сел в кресло за столом. Сына на колени взял. Он радостно подтащил к нам большую миску. Зелень, ботва овощей, пряные травы… с каким-то маслом.
Лэр бодро зачерпнул салата ложкой и протянул мне. От ложки и от тарелки пахло супом. Значит, посуду ему не давали. Он сам вздумал поиграть в повара, спрятав посуду после обеда.
Травы он вкусно подобрал… если не считать, что у меня на зубах недосмытая земля заскрипела. Хорошо, что Лэр не заметил, как я тайком сплюнул это месиво в рукав, а оттуда же сразу переместил. И, желая спасти его здоровье, выпросил мне весь салат отдать с собой, а то, мол, у папы дела срочные, папе будет некогда перекусить, а вот эта еда будет очень кстати. Сын радостно согласился. И даже предлагал сделать мне ещё. Я сослался на срочные дела.
— Папа халосый, — радостно говорил мальчик, подпрыгивая у меня на коленях, — Мой папа самый халосый мусина в мире!
Он многого не понимает сейчас, мой Лэр. Но… В будущем. Если он узнает… если он поймёт…
Вздохнув, прижал к себе маленькое худое тело.
Нет, Лэр. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня! Ты никогда не узнаешь ни о чём!
Но Кан вдруг опять вернулся из памяти. Смотрел на меня из огня. Так что же?.. Что же мне делать?! Мой сын остался в живых, но сын Тэл…
Никогда не забуду тот день, когда двоих осуждённых привели на Поляну проклятых. Когда им объявили о помиловании. Кажется, сейчас эта мысль уже возмутила их. Потому что их любимого мальчишки уже не было. Плод их любви сгорел. Сгорел живым… Они не смогли спасти его. Я не успел его спасти…
Теперь у Тэл и Рана шансов вновь стать родителями осталось мало. Если бы Тэл завела интрижку с человеком, то, вероятно, она бы родила полукровку. И, быть может, не одного: почему-то от связи древнего мага и человека может выйти много потомства. Но кому из древних магов нужен ребёнок-полукровка? Тем более, что Тэл до безумия любила своего супруга. Жаль… Как жаль! Я испоганил жизнь этой юной женщины так сильно, как только было возможно. И ничего уже изменить не мог.
Помню, как в какой-то миг погасли глаза Тэл. Как опустились её плечи. Как её муж прижал её к себе дрожащей рукой. Тогда я вдруг заметил что-то странное в её глазах. В его глазах. Вдруг Тэл подняла на меня взгляд, полный боли. Взгляд загнанного зверя на убийцу.
Никогда не забуду тот миг, когда я всё понял… Миг, когда я вспомнил серые глаза мальчишки, сгоревшего заживо… Миг, когда я понял, чем же они зацепили меня…
У него были мои глаза! У Кана были мои глаза! Да, у меня они светло-карие, а у него серые, как и у его мамы, но их форма… форма густых бровей… С его лица на меня смотрели мои глаза! И во всём его лице было что-то такое… Да, он был похож на Тэл, но… он не был похож на Рана и его ближайших родственников… И не совсем был похож на родственников Тэл. Он и не мог быть полностью на них похожим, потому что он был моим сыном. Моим сыном… моим…
