Я мог бы выбрать любой срок — он не возражал, чтоб я выбрал время его службы сам — но… Но Тэл будет волноваться из-за него всё это время. И я понимаю, как это тежело: я сам своего первенца уже потерял. Нашего первенца с ней…
И потому я подписал договор на свободу для его родителей в обмен на тридцать лет верной службы Нэла. Публично объявил об этом — он спокойно присутствовал в это время и выдержал грады недоверчивых и презрительных взглядов. Нашёл ему хорошего учителя.
С пятнадцати лет Хэм стал загружать его разными тяжёлыми заданиями для разведчиков. Но Нэл упорно держался, что бы на его долю ни выпадало. Мы даже как-то раз вместе с Хэмом решили послать Нэла в Жёлтый край и поручить ему невозможное — добыть любимую книгу по живописи, древнюю, безумно древнюю, сокровище народа Песчаных холмов, которой хранителем был назначен крайне строптивый сын тамошнего короля. И охраняли её вполне тяжело. Говорят — так донесли другие ученики Хэма — Нэл подружился с сыном того упрямца, зверски капризным шестым принцем Миру. И книгу… книгу Нэл нам так и притащил, полгода спустя…
Он выкручивался раз за разом. Даже будучи раненным — а опасные поединка перепадали на него часто — и едва живым, Нэл всё равно возвращался обратно.
Хороший будет воин. Смышлённый разведчик. Быть может, из него даже выйдет хороший посол…
Но… я проклял тот день, когда я согласился на тот договор!
Потому что Нэл постоянно напоминал мне о своём старшем брате. Он любил есть то, что любил есть Кан. Он при возможности носил одежду вроде той, которую носил Кан. Он постоянно играл те мелодии, которые нравились его брату. Очень быстро стал заметен и его талант в игре на флейте. Жаль, что Нэл упорно стремился играть те мелодии, которые любил или просто исполнял его брат. Но… сын Рана постоянно напоминал мне о моём погибшем сыне! И… и сын Рана так же был талантлив в использовании пения флейты, как и мой! И потому я быстро возненавидел этого упрямого юнца. Чем дальше, тем хуже я ему поручал задания. Ещё и его учителю и начальнику велел не щадить парнишку. Но Нэл упорно держался.
Он быстро научился вливаться в ряды людей и притворяться человеком. Причём, в отличие от многих разведчиков, Нэл не сильно мучился из-за необходимости быть среди людей. То ли его поддерживало упрямое стремление к осуществлению цели, то ли гнала вперёд жажда защитить и поддержать родителей — те сами защититься вообще не могли, то ли само отношение людей к нему. Ведь среди людей он не был сыном мятежником, соответственно, там к нему было отношение на равных.
"Оборванная мелодия" 9.4
Пальцы мои продолжили перебирать струны, извлекая из них печальную мелодию. Уши уловили тихий шорох. Так, просто белка… просто рыжее создание с пушистым хвостом…
Мне вдруг вспомнилась та симпатичная девушка, случайно встреченная в чужом лесу, где мне хотелось скрыться ото всех ради нескольких часов одиночества. Ради тишины. Хотя бы при свете дня, потому что уже с неделю спать не мог из-за возвратившихся кошмаров. Темнота угнетала, душила меня… Я то проваливался в сон, то просыпался в поту и слезах, то долго ворочался, не в силах уснуть. Мне не хотелось ласк королевы, мне не хотелось ласк иных женщин. Мой пожар… огонь внутри меня… никто не мог его потушить. И я… я сам тоже не мог…
Мне то снился пожар, то обгорелая маленькая рука, тянущаяся к моему горлу из темноты. Мне снилось, будто я уже перешёл Грань, а там увидел его. Тёмный, дремучий чужой лес. Плачущий ребёнок, который отчаянно спрашивал: «За что?! Они были невиноваты!!!». Я извинялся, умолял меня простить, даже на коленях… Я наконец-то сказал ему, что он — моя кровь, а он проворчал, что такой отец ему вовсе не нужен…
Чужому Лесу не было дела до меня. Он напрягся, чувствуя мои смятенье и боль, но никак не пытался вмешаться. Но зато я укрылся магией, чтобы меня не могли найти свои. Да и Сину оставил записку, чтобы меня не искали сегодня.
Сидел, прислонившись к незнакомому дубу, растирая плечи. Почему-то было холодно сегодня, хотя были тёплые дни осени, когда ещё леса похваляются пёстрыми роскошными нарядами из листьев, а солнце светит светло и тепло.
Но я не чувствовал тепла солнца. Мне было холодно. Так холодно…
Я не хотел его гибели! Не хотел! Всё случилось так быстро… случайно… я не успел рвануться за ним в огонь… я не собрал сил, чтобы расшвырять стражников… я не додумался, что я так могу тогда…
Есть то, что можно изменить. Есть то, что можно изменить с большими усилиями, но… Есть то, что я изменить уже не могу. И это понимание выматывает… душу рвут в клочки воспоминания о том, прошедшем… но… уже слишком поздно. Но… мне не всё равно… Время ушло… ушли все возможности, щедрые и скупые… ушли те, кому можно было сделать что-то…
Мой сын… мой первенец… он так рано ушёл за Грань! Из-за меня… Я… я ничего хорошего дать ему не мог… только подставил его приёмного отца… только довёл несчастного мальчишку до той вспышки магии… я погубил его! Я!
Слёзы появились сами, но они не успокаивали душу. Слёзы — это просто вода. А наши раны… остаются…
Вроде шуршали первые опавшие листья. Кто-то шёл. Легко. Зверь какой-то. Но вроде небольшой. И не подкрадывается.
— Вы… что с вами? У вас что-то случилось?
Вздрогнув, поднял взгляд. Огляделся.
Она стояла сбоку от меня, со стороны сердца. И смотрела на меня так встревожено, будто это ранили её, а не меня. Будто я был кем-то из её знакомых или даже близких.
Просто симпатичная девушка. Из человеческого рода. Бледнокожая, веснушчатая, нос курносый, да ещё и с огненно-рыжей копной волос, заплетённых в простую косу. Тугую. Длинное просторное платье изо льна. По краям рукавов, подола и по вороту тянутся полоски с красной вышивкой. На предплечьях прямоугольные нашивки с густой красной вышивкой. Талию пояс обхватил: деревянные отшлифованные куски и металлические кольца. Талия красивая тонкая, да и пояс подчёркивает красоту пышной груди и полных бёдер. Изгибы на её теле, насколько это позволяет рассмотреть скромный покрой одеяния, хороши. Голову обхватывает красная лента с белой и бордовой вышивкой, да крепятся по две бронзовых кольца к ленте над висками.
А… вспомнил! Я же в Белом краю. Судя по одежде — здесь Черноречье. Так одеваются чернореченкие простолюдинки. Да, верно, именно сюда я пытался сбежать.
— Могу я… вам чем-нибудь помочь? — заботливо осведомилась незнакомка, присев рядом со мной. Корзинку с подосиновиками отложила.
А я так хотел покоя! Да ещё и она увидела мои слёзы! Стирай не стирай, но она уже явно их заметила.
Спросил угрюмо:
— Тебе-то какое дело до меня?
На что она отозвалась торопливой вязью взволнованных и заботливых слов. Ей, видите ли, было больно смотреть, как тут человек рыдает. На моё возмущение, что мужских слёз не позволительно видеть никому и потому пусть сейчас же убирается подальше, простолюдинка ответила беззлобно и сочувственно:
