Так среди самой суровой пустыни мира вырос оазис-лес…
Пока его садивший валялся в забытьи, пока растения пытались прижиться средь магией наполненной, «доправленной земли», королева высадила двадцать памятных деревьев за Лэра близ временного дворца, у покоев сына. И я ей помогала. Высадила сама ещё пятнадцать. А потом жена отца отправилась сама наводить уборку в комнате Лэра. Меня не пустила, хотя я предлагала ей помочь.
— Я хочу немного посидеть там одна, — тихо сказала женщина, — Сидеть, смотреть, как всё лежит там на тех же самых местах. Чтобы представить на мгновение, что ничего не было, что Лэр всего лишь вышел ненадолго, но скоро вернётся и снова в свои покои войдёт.
Я разыскала Сина и попросила его тайком за нею присмотреть: я сильно волновалась за неё. Син поклялся, что будет незаметно её опекать.
И под кроватью Лэра королева нашла лист с письмом. Долго сидела, прижимая его к себе и рыдая — он был мокрый от её слёз, почти целиком, когда она его принесла. К счастью, чернила не потекли, продолжая хранить послание:
«Моей милой сестрице Рён.
Прости, Зарёна. Можно я ещё разок назову тебя на эльфийский манер?
Мы — звенья одной цепи.
Мы — нити одного узора.
На шали мира все наши пути
Вплетены в созвучие вечного хора.
Мы вечно идём все рядом…
Капли воды морской…
Песчинки в холмах пустыни…
И, когда сердце твоё сожмёт тоской,
Помни:
Мы — звенья одной цепи.
Мы — нити одного узора»
— Кажется, Лэр чувствовал, что подходит его время уйти, — плача, молвила королева, — И он написал это для тебя, прощаясь.
Растерянно перечитала короткое послание. Вновь и вновь.
— Мы — звенья одной цепи… Мы — нити одного узора… Такое ощущение, что Лэр хотел что-то сказать, но вот что?..
— Да, странные строки… — вздохнула мать брата, — Но, знаешь, не все перед уходом туда сохраняют ясный рассудок. Но, всё-таки… даже теряя последние силы и теряя своё сознание, он всё равно пытался сказать, что ты важна для его сердца.
Вздохнула. Она разрыдалась сильнее. И, подойдя к ней ещё ближе, её обняла. Робко погладила по спине. И ещё. Ещё. Погладила по голове. Мать моего брата плакала долго, отчаянно. Потом вроде смирилась. Когда она мягко отстранилась, и я вновь увидела её глаза, уже какие-то тёмные, пустые, то испугалась её взгляда. Кажется, сын был самым драгоценным, что у неё было. И она его потеряла.
— Постойте… — я растерянно вгляделась в лист, — А как долго его комнату не убирали? До того, как?..
— Её убирали за день. Вот, накануне утром, когда он отошёл… — королева смутилась, — Отошёл по делам…
— А я накануне вечером к нему заходила… — недоумённо потёрла правую бровь, — Точно, он тогда что-то писал, сидя на кровати, положив лист на книгу, а чернильницу — поставив возле себя на постель. Увидев меня, скомкал бумагу и бросил под кровать.
— Но этот лист совсем не мятый! — женщина растерянно моргнула.
И верно! Так… это не то послание? Или… или это всего лишь чистовик?
Взволнованно сжала руки эльфийки:
— Может, там было ещё что-то?..
— Но куда тогда пропал тот смятый лист? После… после того, как… там уже не убирали! — несчастная мать Лэра куснула губу, — Я велела ничего не трогать. Будто он только вышел ненадолго и скоро вернётся. Вроде бы, туда и не заходил никто… разве что тайно.
Мы растерянно посмотрели друг на друга.
— Значит, там могло быть ещё одно посланье! Или черновик этого, который Лэр почему-то не хотел мне показывать. Там могло быть написано что-то ещё… Но что?..
— Не знаю, — она горько вздохнула, смяла платье над сердцем, — Мы, конечно, говорили с ним, много… но тайн своего сердца он не всегда мне открывал, — рванулась к двери и бросила, не оборачиваясь, — Я соберу всех, кто прибирался в ближайшие недели! Я велю их пытать, если что! Он мог написать что-то ещё! Что-то важное! — и, подхватив подол, убежала, как обычная заплаканная встревоженная девчонка.
— Мы — звенья одной цепи… Мы — нити одного узора… — снова напела я, перебирая струны, — Лэр… брат мой Лэр… Что ты хотел этим сказать? На что ты хотел намекнуть?
Может, что мы близки? Что жизни наши связаны?
Задумчиво ущипнула струны.
— Нет, тут что-то не то… ведь если это он про него и про меня… если он звено и я звено… ведь два звена, два сплетённых кольца — это же ещё не цепь, верно? И только две нити не смогут сложить полного узора, не сложатся в кусок целого полотна. Да ещё и в шали мира… Шаль мира… это вроде уже что-то очень значимое, для всех?
Дверь в мою спальню — я сидела на своей кровати — распахнулась, и в комнату взлетел Син, вспотевший, встрёпанный. Я никогда прежде не видела его таким взволнованным и, тем более, неопрятным. Мужчина подскочил к кровати, вырвал у меня каэрым. Хотел было бросить его прочь, но, приметив узор на нём, с краю, видно, признал любимый какой-то мотив наследника — и инструмент уже бережно положил и не у самого края кровати. За руку меня схватил, сжал цепко пальцы на запястье.
— Пойдём, Рён! — он от волнения даже обо всей вежливости позабыл, — Нам надо срочно идти на главную поляну. На главную площадь. Там собираются все.
— Что случилось? — я позволила ему меня утянуть, пошла следом за ним.
Син от волнения даже забыл посмотреть, обута ли я. А я, беспокоясь, что случилось нечто серьёзное, не стала настаивать, чтобы он подождал и дал мне обуться. По всему его облику было ясно, что случилось что-то не то. Что-то жуткое или потрясающее.
— Драконы придут. Нас Мишур предупредил, их посланник, — говорил Син на бегу, потом вдруг сорвался на бег, и я невольно побежала следом, — Они огорчились, что Лэр ушёл за Грань… Точнее, — он злобно улыбнулся, — Они боятся, как бы не было войны. И решили запоздало откупиться. Обещали, что помогут найти разрушителя дворца.
— Как-то они внезапно! — вздохнула, — Вот какое дело нам сейчас до прошлого дворца?
— Мы сами не сможем его найти, а они, видно, смогут…
— У короля сын Грань переступил! Какие тут ещё дворцы и беглые преступники?
Син остановился, строго взглянул на меня.
— А ты видела короля в ближайшие дни? После его возвращения из пустыни?
— Нет.
— А я видел! И сам испугался. То он валялся измождённый. То, очнувшись, тенью бродит по Лесу. Он на грани срыва. Может обезумить от горя. И тогда либо объявит войну с драконами — и мы будем обязаны ему подчиниться — или в одиночку пойдёт мстить Матарну.
