И, видя, что я часто общаюсь с сыном семьи Танцующего снега из рода Алого заката, даже после того, как тот месяц после турнира уже истёк, отец и прочие эльфы других ухажёров мне больше не навязывали. Даже жена короля и то не заикалась ни о чём. В чём-то мне даже понравилась такая свобода.
Так-то Нэл обычно был занят.
Иногда мы обнимались. Когда он какой-то уж очень усталый и потрёпанный возвращался с какого-то задания, то порою, забывшись, вдруг цапал меня и прижимал к себе. Обнимал меня какое-то время, будто меня только что у него отбирали, потом смущённо извинялся и отпускал.
Чуть погодя, Нэл приноровился иногда обнимать меня, когда мы смотрели на очень красивое звёздное небо, закат или рассвет. Но, к счастью, не лапал. А то мне до сих пор было стыдно вспоминать глупую ту нашу ночь и то, как я разделась перед ним, а он на меня смотрел. Так-то вроде хорошо было так, стоять или сидеть в его объятиях. Теплее, чем по одному. Уютно. Да и эльфы, которые нас иногда заставали так, видимо, донесли всем остальным. И все остальные поверили, что у меня с Нэлом любовь. Да и насчёт наследников больше не намекали. Хотя… Кто их знает, может, они уже там надеялись вовсю?..
Пару месяцев спустя, Нэл однажды пришёл совсем поздно. Нервно постучал в мою дверь. Я тогда ещё не легла, в кресле за столом сидела: Тин интересную книжку подкинул про войну эльфов и драконов, случившуюся несколько тысяч лет назад, жуткую войну, породившую вместе с тем и красивую легенду о трагичной любви юной эльфийки Лилии к дракону Эндару.
— Войдите, — сказала невозмутимо.
Нэл вошёл, резко дверь закрыв за собой. Быстро прошёл до меня. Выглядел он совсем замученным, хотя и в подозрительно свежей одежде, даже травами пахнущей после недавней стирки. Я, настороженно принюхавшись, с облегчением узнала любимый отвар Тэл, в котором мать Нэла полоскала бельё после стирки, чтобы пахло приятно.
Он как-то странно смотрел на меня, словно каждую чёрточку лица хотел запомнить.
Я встала, резко книгу захлопнув, растерянно заглянула в лицо ему.
Мужчина вдруг притянул меня и поцеловал в губы. Краткий, неожиданный поцелуй. Потом отступил. Я успела ощутить на его груди что-то. Бугорок какой-то. Тряпичный.
— Ты ранен? — спросила испуганно.
— Нет, — он невозмутимо улыбнулся, а глаза были усталые.
— Но… твоя рубашка.
— А! — отмахнулся Нэл.
Чуть помявшись, вдруг снова ступил ко мне, поцеловал в лоб.
— Сладких снов тебе, — сказал.
И ушёл. Я выскочила за дверь. Я поняла, что мне не почудилась перевязь под его рубашкой.
Но он уже переместился. Видимо, в свой дом, который выстроил, чтобы отлёживаться, ещё будучи разведчиком. Мне хотелось найти Сина, его нового начальника. Кажется, Нэл был ранен. Может даже, сильно. Вот, свалил, чтоб я не успела заметить крови, повязки под одеждой прятал, о ранении ничего не сказал. Если только одно оно было. А вдруг несколько?!
Но где живёт Син, я не знала. Да и, послонявшись по лесу, меж редко расположенных эльфийских домов, едва не заблудившись, вспомнила, что мастер ювелирного дела, живописи, дипломатии и мир знает чего ещё даже не испытывая любви к какой-то конкретной женщине, вполне себе позволяет себе и ей развлекаться друг с другом. Так что смысл-то какой, если его найду, да ещё и в объятиях какой-то женщины? Сраму не оберусь. Ему-то, по-видимому, всё равно.
А если Нэл сильно ранен? С него станется не сказать! Но, как назло, загруженная хлопотами, я сама заклинание перемещение и поисков кого-то не подучила. Да, Кан меня когда-то учил, но к Кану меня охотно водил Нэл, когда у жениха выдавалось хоть немного свободного времени. А я теперь не могу. Сама не могу.
Села, где стояла, сообразив. И почему-то злые слёзы потекли по моим щекам. Отчаянные. И от этого смятения чувств мысли об уроках Кана, как надо складывать то заклинание, не хотели слагаться, собираться воедино. Они путались, путались…
Сумерки наступали. И дорогу к своим покоям я уже потеряла.
Сидела и ревела.
И вдруг светлячки начали собираться со всего леса. Они почему-то не уснули зимой. И рядком расселись на земле да на редкой траве возле меня. Рядком…
Голову подняла и замерла растерянно.
Они сидели друг за дружкой, слагаясь в длинную светящуюся нить, уходящую куда-то сквозь лес в темноту. Будто насекомые звали меня за собой. Куда-то туда. В пустоту.
Растерянно поднялась. Двое светлячков закружились у моего лица, а пятеро — у моей правой руки. Но вот, к сердцу перелетели. А потом, собравшись вместе, полетели куда-то туда, вдоль светящейся нити. Это… мир меня зовёт? Или Лес? Но, когда беда грозила Акару, кто-то из этих двоих меня охотно к нему провёл. Кому-то и них я могу верить.
И я устремилась туда. Шла, шла… и вроде лес был мой, свой, привычный…
И вдруг лес как будто стал другой, чужой, совсем другие ощущения были от него.
А потом вдруг показался дом. Небольшой. И как будто знакомый.
Рванулась к крыльцу. И едва успела ногу отдёрнуть, впрочем, отчасти уже наступив на ежа, спавшего у крыльца. Ёжик подскочил, резво рванулся в кусты близ стены. Это… Колючка?!
— Ой, прости! — вскрикнула я.
Но несчастный зверь уже затих в кустах, сливаясь с темнотой.
И… до чего же больно! Ступила к крыльцу, на ногу ту наступив, и застонала. Пока стояла, опираясь о перила, тяжело дыша, в доме зашебуршались. Нэл взволнованный выскочил, на левой руке которого горел магический огонь, а в правой — был нож. Для трав, маленький, тонкий. Меня увидев, друг растерянно застыл. Сейчас он без рубашки был, а грудь и плечо перевязаны. Так и знала!
— Ты! — возмущённо указала на него рукой, ступила к нему.
И взвыла, так как опять наступила на исколотую ногу.
Нэл сжал руку, убирая огонь. Нож воткнул в перила. Спустился, меня на руки подхватил. Занёс в дом. Посадил на кровать — так-то с мебелью у него до сих пор было не густо. Сел на табуретку у стола небольшого, заваленного травами и мисками — готовил себе какое-то лекарство — взволнованно спросил:
— Что с тобой, Зарёна?
— А с тобой что? — возмущённо указала на его перевязку.
На столе у него в блюдце горел магический свет, яркий, освещавший комнату. Так что я разглядела на ткани и засохшую кровь, и зелёные разводы от трав, которыми он прежде лечился. Видимо, явился раненный, как-то обработал раны свои, перевязал, рубашку чистую накинул — и ко мне явился, то ли просто доброй ночи пожелать, то ли чтоб под таким предлогом лишний раз взглянуть на меня.
— Да так, — он смущённо улыбнулся, — Поранился. Немного. Тебя не хотел волновать. Прости, что не сказал.
Я было опять вскочила, чтоб возмутиться. Опять на ту же ногу, пострадавшую от Колючки. Взвыла.
