Когда мама уснула после укола, я вышла к Макару.
– А теперь рассказывай все.
Он кивнул и начал свой рассказ. О многом я и так уже догадалась, даже с жертвами взрыва угадала правильно. Отца нашли сразу, брата и остальных чуть позже, они погибли мгновенно, ведь взрыв был сильным. Это шокировало весь город не меньше, чем череда кровавых убийств, а то и больше. Многие не верили, что на самого титана Симбирина мог кто-то замахнуться. Сплетни ходили разные, но ни в одной из них не фигурировал Трошин.
В полиции паника, идет расследование. Меня никто трогать не станет, Макар позаботился, будто кто-то его об этом просил. Он вообще взял на себя слишком многое, словно он мой родственник. Меня от каждого его действия и взгляда корежило. Я не сразу поняла это свое чувство, но потом до меня дошло: подсознательно меня тошнило от его желания мне услужить, быть полезным. Отца нет, теперь я за него, а Макар слишком торопится.
– Ключи от машины дашь? – спросила я мрачно.
– Зачем тебе… – встретив мой взгляд, Макар поморщился. – Конечно.
Несколько часов я колесила по темному городу. Пришлось заправиться где-то в дороге. Я каталась по пустым улицам, проезжала мимо мигающих светофоров и городских огней, они все проносились мимо, сводя с ума. Я врубила музыку на полную громкость, так, чтобы оглохнуть и даже не пытаться думать.
Очнулась возле дома Вишневского. Наверное, в этом тоже был смысл: время от времени я и о нем вспоминала. Мне казалось странным, что он вот так просто спихнул меня на заботу Макару, а сам… что он делает сам? В его руках остался Альбинос, убийца моих родных. А Альбинос может вывести на Трошина. Мне до сих пор хотелось, чтобы он сгнил в тюрьме, чтобы медленно разлагался.
Андрея на месте не оказалось. Зато меня заметил перепуганный консьерж и, похоже, позвонил куда следует. Вскоре приехал Данил и нашел меня у запертой квартиры.
– Сентябрина Евгеньевна, не стоит вам на полу сидеть, – вместо приветствия заявил он и помог мне подняться.
– Где он?
– Боюсь, мне понадобится уточнение.
– Боюсь, мне не хватит на это терпения.
– Андрей навестит вас немного позже, сейчас у него другие дела.
– И какие же?
– К сожалению, он передо мной не отчитывается
Вот и вся наша встреча.
Не зная, куда мне идти, я поехала к Ромке. Мне было страшно, очень страшно. Но друг все так же мирно спал на больничной койке, все как я запомнила с последнего визита. Казалось, с тех пор прошли десятилетия, а это было… вчера? Кажется, так. Хотя, учитывая близость нового дня, скорее позавчера. Немыслимо.
На следующий день у меня появилось много дел, ввязываться в которые я бы не пожелала ни одному человеку. Мне помогали. Рядом маячил то Макар, то еще кто-то из папиных людей. Даже его адвокат от меня не отходил. В полицию я съездила сама, но ничего нового не узнала. И не рассказала, даже Славе.
А Вишневский все не появлялся.
В день похорон отца и брата город потрясла очередная жуткая новость: Трошин покончил с собой. Не смог пережить гибели жены, вот и наложил на себя руки. Ведь он так ее любил, так страдал от ее потери… чушь собачья, конечно. Мне хватило одного звонка приятелю, чтобы узнать: ни о каком самоубийстве и речи не было, Трошину кто-то помог, да так помог, что сие деяние вполне может превратиться в городскую легенду.
Сами похороны прошли спокойно. Мама накачалась успокоительными, оттого вела себя смирно, осовело глядя на малознакомых гостей. Люди близкие подходили к ней, выражали соболезнования, обнимали. Ко мне не подходил никто. Видимо, все дело в выражении лица, оно пугало и отталкивало. Даже Макар, и тот держался подальше. Я же все время чувствовала себя героиней плохого спектакля и ждала, когда все это закончится.
Андрей не приехал на похороны, но появился позже в ресторане.
Он же стал первым, кто осмелился ко мне обратиться.
– Сентябрина…
– Сентябрина? – подняла я брови. – Брось, не уподобляйся остальным трусливым подлизам. Называй меня как прежде: змеей ядовитой.
– У тебя горе, я понимаю. У меня тоже, Март был мне другом.
– Видимо, твое горе куда больше моего, Андрей.
– Что ты имеешь ввиду? – не понял он.
– Ты взял на себя право распоряжаться его жизнью, – пожала я плечами, имея ввиду Трошина. Уточнения не требовалось, Андрей и без того меня понял.
– Тебя что-то не устроило?
– Все. У тебя не было этого права.
– Не хотел, чтобы ты сделала глупость.
– Потому сделал ее сам? – я посмотрела на него зло и повторила: – Ты не имел права распоряжаться его жизнью. Трошин должен был гнить в тюрьме, ждать смерти. Выпрашивать ее, умолять.
– И лелеять твое горе годами? О таком не стоило и мечтать, дорогая моя, я бы не позволил тебе гробить себя, вариться во всем этом… все кончено, Сентябрина. И с Маттиасом, и с Трошиным. Врагов у тебя не осталось, некому мстить. Придется как-то налаживать жизнь и дальше идти без этой сжигающей все без разбора ненависти. Некого ненавидеть.
В ответ я горько усмехнулась: Вишневский дурак. У меня остался отличный объект для ненависти, идеальный. Я сама. Сколько ошибок я допустила, чтобы прийти к тому, что получилось в итоге? Немерено. Год за годом, день за днем. Все вело к такому жестокому результату. Даже мой последний звонок отцу и злобное сообщение, оставленное на его автоответчике, оно словно жирная точка, уродливая вишня на протухшем торте. Каждую ночь я гадаю, прослушал ли отец то сообщение или проигнорировал, как обычно делал. Почему-то мне думалось, что прослушал. Это подливало масла в огонь моей вины.
Видимо, на моей лице что-то такое отразилось. Вишневский побледнел и порывисто шагнул ко мне, крепко обнял и зашептал в ухо:
– Сейчас тебе каждый вздох дается с трудом, я понимаю. Я как никто понимаю. Но через месяц, через год, ты сможешь дышать. Не забудешь, легче не станет, но дышать ты сможешь. И как-то жить.
– Ты это и делаешь, Андрей? Живешь «как-то»?
– Иногда. А иногда почти хорошо. В моменты, когда ты крутилась рядом и раздражала меня, как только могла, жилось лучше, чем просто хорошо.
– Даже когда ты узнал, кто виновен в смерти твоих родителей?
Андрей замешкался лишь на мгновение.
– Даже тогда.
Мы еще долго стояли рядом молча, каждый думал о своем. Я смотрела на маму, на ее полный непонимания полусонный взгляд, на ее вялые жесты и странную от количества успокоительных улыбку, и понимала, что она – единственное, что у меня осталось. И поэтому Андрей ее не тронет, никогда не тронет. Я в это верила. Видимо, во мне многое поменялось в одночасье, раз я думала так об Андрее Вишневском.
Может, он не соврал и в другом.
