– Пустая трата времени, – раздраженно сказал он. Отпечатки совпадали.
– Эта тупица даже перчатки не надела, – сказал Эспозито.
– Она верила, что ее дело – правое. Ведь она продалась человеку, который обещал перевести ее в Рим. Так с чего ей было работать в перчатках? – Коломба кипела от злости. – Лео велел Мартине установить эту дрянь у Лориса дома, чтобы воспользоваться этим приспособлением после того, как убьет ее.
– Больной на всю голову, – сказал Эспозито. – Слушай, гений, я и правда начинаю верить, что он твой брат.
Часть третья. Два короля
Ранее
Человек, называвший себя Лео Бонаккорсо, уменьшает обороты мотора и переключается на автопилот. Позади он оставляет жизнь, которая уже начинает таять. Впереди ждет Пустота.
Му.
Когда он объясняет, что значит «Му», его почти никогда не понимают. В дзен-буддизме это символ того, чему нельзя дать ни описания, ни определения, – символ Пустоты. А Пустота – единственный бог, в которого он верит. Всесильное божество, которое однажды поглотит саму вселенную. В чем же тогда различие между хорошим и дурным, между Добром и Злом?
Человек, называвший себя Лео Бонаккорсо, выходит на палубу и разворачивает энергетический батончик, ища в душе следы последней личности, которую на себя примерил. Время от времени случается, что какое-то чувство никак не желает отмирать, будто приросшая к лицу маска. Тоска, ностальгия. Обнаружив такое чувство, он обычно записывает его на клочке бумаги и сжигает.
На сей раз бунтует имя женщины с зелеными глазами, цвет которых меняется с погодой и настроением. Он записывает имя на обертке батончика, поджигает ее и смотрит, как она, оставляя икристый след, падает в черное море. Вдыхая запах пепла, в который она превратилась, он чувствует себя очищенным.
Часы на его запястье вибрируют. Человек, у которого больше нет имени, снова смотрит на море – оно напоминает ему о бесконечных возможностях, даруемых Пустотой, – а потом спускается в каюту, которую прежняя хозяйка яхты использовала как склад. Он в свое время сбросил в воду все, кроме необычайного запаса наркотиков и ядов, синтезированных или составленных искусной женской рукой. Набрав в инсулиновый шприц опиат, он подходит к своему пленнику, чтобы сделать ему ежедневный укол.
Обнаженный, не считая подгузника для взрослых, Данте лежит на одной из кушеток в позе эмбриона. Его запястья и щиколотки обмотаны скотчем, во рту шариковый кляп. Он в сознании – между дозами он все чаще просыпается, – но глаза у него остекленевшие. Погладив его по волосам, тюремщик протирает его мыльной губкой и меняет ему подгузник. Данте начинает приходить в себя, по-тюленьи дергает ногами. Дождавшись, пока его взгляд сфокусируется, человек без имени снимает с него кляп.
– Пора обедать, – говорит он.
Данте облизывает потрескавшиеся губы.
– Нет, – бормочет он.
– Можешь поесть так или через трубку в горле. Что предпочитаешь?
– Убей меня.
– Не драматизируй. – Достав из кармана еще один батончик, человек без имени вынимает его из обертки и подносит к губам Данте.
Тот нерешительно его посасывает и наконец начинает есть. Батончик мягкий, и жевать его совсем не сложно. Тюремщик поит его напитком с электролитами, дезинфицирует ему губы и намазывает их бальзамом.
– Не надевай на меня это, – говорит Данте. – Пожалуйста.
– Это для твоего же блага. Чтобы ты не перегрыз себе вены. – Человек без имени не шутит: он уверен, что Данте на это отважится, и не сомневается, что он преуспеет. – Крепись, братик, – говорит он. – Все почти закончилось. Ты даже не вспомнишь, что просыпался. Так бывает всегда.
Сжав левую руку Данте, чтобы выступили вены, он бережно вставляет в нее тонкую иглу.
И в то же мгновение мир опрокидывается.
Каюта заваливается на тридцать градусов, и человек, которого когда-то звали Бонаккорсо, падает и стукается спиной о дверь. Как и во всех моторных лодках, кровать привинчена к полу, но одурманенный Данте соскальзывает с нее и ударяется об обшивку. Его запястья и щиколотки по-прежнему связаны скотчем, препарат в крови погружает его в глухую полудрему.
Пахнет химическим дымом, мотор отключается. Даже не пытаясь выглянуть за закрытую дверь, человек без имени подсчитывает вероятность своего выживания. «Шурмо» набирает воду. Судя по крену, у него меньше двух минут, чтобы спастись с яхты, и шансы падают с каждой секундой.
Вода уже затекает в щель под дверью. Сдерживая рациональный порыв, толкающий его наружу, он хватает Данте за ногу, подтаскивает к себе в растущую лужу воды, освобождает ему руки и ноги и начинает надевать на него спасательный жилет.
– Ты убил ее… Кровь… – бормочет Данте.
Человек, когда-то бывший Бонаккорсо, дает ему пощечину.
– У твоей подруги все в порядке, – говорит он. – Если бы я хотел ее убить, то пырнул бы в поясницу.
Рука Данте слабо цепляется за него.
– Я умру от радиации, – мямлит он.
– Ты бы не радиации боялся.
Яхта накреняется еще сильнее, светильник отрывается от стены и подкатывается к ним. Му отталкивает его и поднимает Данте одной рукой, как спящего ребенка. Открыв дверь, он входит в затопленный холодной водой и керосином трюм. На поверхности плавает сундук с прицепившимся к крышке скорпионом.
Вода уже доходит ему до талии, и он шагает к лестнице, которая, поскольку яхта завалилась на борт, выровнялась почти до девяноста градусов. Воспользовавшись Данте, как спасательным кругом, он толкает его к уже практически горизонтальной лестнице. Оставшийся в трюме воздух удерживает на поверхности только бок кормы и часть штирборта.
Вытекший из баков керосин поджигает поверхность воды, и на носу происходит маленький взрыв. Теперь «Шурмо» походит на комету, оставляющую длинный светящийся шлейф в затянутом черным дымом море.
Данте приоткрывает только закатившийся левый глаз.
– А чего мне… бояться, – удается выговорить ему.
– Верный вопрос – кого, братик. Если тебе доведется иметь с ним дело, ты его точно узнаешь, и тогда… беги со всех ног. – Человек без имени хватает Данте и с размаху бросает его в пылающее море.
Глава первая
1
Темнота – друг криминалиста, ибо временами свет только застит глаза. Чтобы выявить наличие крови с помощью люминола, достаточно полутьмы и мощной ультрафиолетовой лампы, но той ночью Барт и ее команда искали в коридоре клиники «Вилла „Покой“» нечто куда более неуловимое, чем кровавые следы.
