– Да, только страху натерпелась.
Лупо одним прыжком оказался в коридоре:
– Я сообщу в штаб, а вы с инспектором Клузо уезжайте. Не хочу, чтобы мне пришлось оправдываться еще и за ваше присутствие.
– Хотите, чтобы вас снова оттеснили? Потому что, как только вы доло́жите начальству, именно это и случится. Приедут военные и все опечатают.
– Рано или поздно они все равно это сделают.
– Но мы можем позаботиться, чтобы это случилось только после того, как мы все обыщем и убедимся, что здесь нет никаких улик. – Коломба смущенно опустила глаза. – Данте вам доверяет, иначе держался бы от вас подальше, а я доверяю ему. Но если вы готовы упустить шанс что-то понять, звоните.
Лупо кивнул:
– О’кей. – Он посмотрел на часы в своем мобильнике. – Сейчас восемь двадцать. В котором часу он обычно начинал принимать пациентов?
– Кажется, в девять-полдесятого.
– Бруно! – позвал Лупо.
Тот с шутливым ворчанием поднялся по лестнице, но, увидев труп, посерьезнел.
– Господи Исусе! – воскликнул он. – Это Пала?
Лупо кивнул:
– Перепаркуй машину и опусти жалюзи на первом этаже. Сделаем вид, что в доме никого нет. Потом останься снаружи и понаблюдай, кто придет.
Бруно развернулся, чтобы уйти, но Коломба напоследок попросила:
– Отправьте, пожалуйста, Альберти и Клузо наверх.
– Клузо… – пробормотал Бруно. – Ладно.
Через пару минут Альберти привел на второй этаж зажмурившегося Данте. Тот остановился в дверях и брезгливо натянул футболку на нос: Коломба успела распахнуть окна, но его чувствительные ноздри все равно уловили запах мертвечины.
– Здесь покойник, и он воняет, – сказал он, не открывая глаз.
– Это Пала, – сказала Коломба.
– Приношу всем свои соболезнования. Au revoir
[34].
– Данте, сделай над собой усилие, – остановила его Коломба.
Он сделал три глубоких вдоха, оперся на трость и обвел взглядом комнату, после чего снова закрыл глаза.
– Я посмотрел. Теперь можно идти?
– Нет. Заметил что-нибудь? – спросила Коломба.
– Мертвого толстяка и блестящую на солнце лужу мочи.
– Кроме этого!
Данте снова набрал в легкие воздуха:
– Одна часть пола слишком чистая, но очень неровная, с непротертыми участками. Пол мыла явно не домработница, потому что на первом этаже все в безупречном порядке. Возможно, прибрался убийца. Как умер трахальщик беззащитных мозгов?
– Признаков насилия нет, но смерть была болезненной. Может, снова вызванный инсулином инсульт, – сказала Коломба.
– Похоже на то. Я видел, что белье скомкано, но грязное ли оно?
Лупо присмотрелся:
– Да не очень. Пара пятен рвоты.
– Можете понюхать его в центре?
Лупо поначалу нерешительно, а потом более уверенно обнюхал простыню:
– Пахнет только стиральным порошком или кондиционером. Тем, что в бутылочке с медвежонком.
– Попробуйте еще раз. Скажите, пахнет ли потом или вообще человеком.
Лупо терпеливо повиновался:
– Нет.
– Вы не знаете, Пала был геем или гетеросексуалом?
– Может, я еще и задницу ему должен понюхать? – спросил Лупо.
– Ладно, я сам напросился. – Данте вслепую нащупал руку Альберти. – Проверьте, нет ли грязного белья в стиральной машине или в туалете, – сказал он. – Если нет, его прикончил человек, который переспал с ним в этой кровати и снял белье, чтобы не оставлять ДНК. Вперед, верный скакун!
Альберти вывел его на улицу.
– Суд не примет в качестве доказательства мой нос, – заметил Лупо.
Коломба не ответила – она вдруг вспомнила, как Катерина на лету подхватила ее патрон.
«Вы тоже охотитесь?» – спросила тогда она. «Не с ружьем», – ответила та.
– Поищем секретаршу, – сказала Коломба.
4
Лечебно-образовательный центр для трудных подростков «Ангел-хранитель» в Портико представлял собой окруженный парой гектаров сада триптих зданий в промзоне. В одном здании жили мальчики, в другом девочки, а в самом маленьком находился социальный центр. В сообществе проживало восемьдесят пациентов от пятнадцати до двадцати лет, большинство из которых пережили насилие и жестокое обращение. Некоторых подростков направил сюда суд по делам малолетних, других – соцслужбы.
Сразу после смерти родителей Томми поселили в общежитии для мальчиков, откуда он, несмотря на уговоры социальных работников и Деметры, почти не выходил. Попав в сообщество, парень совершенно замкнулся и не общался ни с кем, кроме рабочих и волонтеров, но и с ними никогда не раскрывал рта. Если его заставляли говорить, он начинал кричать и колотить себя кулаками по голове, хотя большую часть времени вел себя спокойно и сдержанно: сам завязывал шнурки, ел ложкой, клал свои раскраски на место, сидел взаперти. Боясь, как бы Томми себе не навредил, к нему в комнату подселили соседа – семнадцатилетнего парня, который попал в поле зрения соцслужб в двенадцать лет после того, как подвергся насилию со стороны сожителя матери.
На похороны родителей Томми сопровождала координатор Лаура Патти – шестидесятилетняя женщина с пепельными волосами. Даже в столь затруднительных обстоятельствах она проявила исключительные навыки общения с детьми: с ней он вел себя смирно всю поездку. Лаура любила свою работу и порученных ее заботам подростков, что и определило ее судьбу, когда на пороге ее кабинета, расположенного над социальным центром, появилась секретарша доктора Палы.
– Я вас сегодня не ждала, – сказала Лаура, пожимая ей руку. – Томми в своей комнате, но у него скоро встреча с женщиной-психологом, которую привезет его тетя.
– Знаю, поэтому я здесь. Мы предпочитаем, чтобы Томми встретился с психологом в кабинете Сандро. Я его отвезу, а вечером верну обратно.
Директриса оперлась на край стола:
– Томми не любит находиться под открытым небом.
– Я пытаюсь его приучить…
– По мнению моих сотрудников, это приносит больше вреда, чем пользы. На днях, после того как вы повезли его на прогулку, он всю ночь был на взводе. Пришлось дать ему успокоительное. Передайте Сандро, что мы предпочитаем, чтобы встречи проходили на нашей территории.
– Возможно, в следующий раз…
– Нет. Понимаю, вы желаете ему добра, но сейчас за благополучие Томми отвечаю я. Вы же не психолог, верно?
Женщина, которая называла себя Катериной, подняла взгляд. Ее огромные, очень черные глаза были тоскливыми, как у пожилых ветеранов войны.
