Пока Лупо мирился с Нероне, Коломба положила ботинки и несколько раскрасок в пакет для улик и отнесла их Данте, который по-прежнему курил на капоте, в то время как Альберти умывался в туалете социального центра.
– Твоя очередь нюхать, – сказала она, протягивая Данте свои находки.
Не слезая с капота, тот забрал у нее раскраски и помахал ими в воздухе:
– Когда закончу раскрашивать, дашь мне карамельку?
– Ты начинаешь меня нервировать. Почему ты ведешь себя как последний урод?
– Потому что я ни хрена не понимаю. Я был уверен, что желанный трофей – это я, но теперь выясняется, что Томми. А значит, меня бросили в клинике помирать только в качестве уловки. Я очередное ничтожное убожество.
– Засунь свою уязвленную гордость куда подальше и попробуй сделать что-нибудь полезное. Если раскраски не годятся, посмотри на обувь.
Данте поставил пакет на капот, внимательно оглядел ботинки и даже оторвал одну из подметок.
– Да ты и без меня все видишь. Куплены в Италии, почти не ношенные.
– А пыль?
– У меня не бионические глаза. Знаю только, что в ней полно серы.
– Какой еще серы?
– Ну знаешь, вещество на спичках? КоКа… Я понимаю, что ты не химик, но цвет и запах говорят сами за себя. В сельском хозяйстве серу используют как удобрение, так что она есть во всех местных полях. – Он поднял камешек размером с булавочную головку и хорошенько рассмотрел его на солнце. – А вот это похоже на сырец…
Не дожидаясь, пока он договорит, Коломба громко позвала Альберти, и тот со всех ног прибежал к машине.
Данте оперся на трость и спрыгнул на землю.
– Чего ты засуетилась? – озадаченно спросил он.
– Знаешь, кем работал мой дед по отцовской линии?
– Нет…
– Шахтером.
Глава третья
1
Деревня Сант-Анна-Солфара начала приходить в упадок в конце пятидесятых, когда закрыли серные рудники. Несмотря на то что шахтеры трудились в нечеловеческих условиях за гроши, рискуя надышаться метаном, добыча серы перестала приносить прежнюю прибыль.
Женщина, называвшая себя Катериной, вышла из автомобиля и выволокла из него Томми.
– Вперед. Скоро я оставлю тебя в покое и, если Бог пожелает, тоже его обрету, – сказала она по-немецки.
На этом языке она не говорила давным-давно, опасаясь, что испортит свое итальянское произношение. Правда, Томми было все равно – он понимал только по-плохому. Она показала ему на вход в ближайшую шахту, перед которым стояла вагонетка, полная желтоватых камней.
– Туда. Давай. Пошевеливайся, – приказала она, пнув его под зад.
Томми в слезах повиновался. Ворота в шахту были заперты, но женщина отперла замок своим ключом, втолкнула Томми внутрь и закрыла их у него за спиной.
У въезда на рудник располагался маленький музей: на стенах висели старые фотографии, а на стеллажах были выставлены сувениры и серное мыло. За музеем открывалась спускающаяся на глубину триста метров галерея. Освещение включалось только в часы посещения, поэтому сейчас вход в нее напоминал заштрихованный черным фломастером проем, ведущий в один из туннелей Хитрого койота
[37].
– Пошевеливайся, – снова сказала женщина, которая называла себя многими именами, ни одно из которых не было подлинным, и ткнула Томми в спину связкой ключей.
Тот опасливо вошел в темноту. Они пошли вниз вдоль рудничных рельсов, и, когда падающий из устья свет окончательно исчез, она вытащила из кармана маленький фонарик. Слышалось глухое эхо их шагов и отдаленные раскаты водопада.
Метров через пятьдесят женщина заметила впереди деревянную скамью, которую ей было велено найти. Приказав Томми сесть, она нашарила под ней пыльный, запотевший от влажности непромокаемый рюкзак. Внутри лежали пропуск на шнурке, документ с фотографией Томми и билет на «Чудеса истории», а также несколько коротких шприцев с тонкими иглами в пластиковых колпачках и листок, на котором были напечатаны последние инструкции.
Женщина направила на него луч фонаря.
«В шприце секонал. Остальная экипировка за клеткой подъемника. Прибытие назначено на двенадцать».
К обратной стороне листка была приклеена фотография чернокожего старика.
Женщина посмотрела на нее и вытерла полные слез глаза.
2
Коломба решила, что поведет машину сама, но, сменив Альберти за рулем, неуверенно застыла, положив руку на коробку передач.
– Ты чего засомневалась? – спросил, как обычно устроившийся на заднем сиденье, Данте.
– Не засомневалась, а кое-что вспомнила, – ответила она. – В последний раз, когда я решила действовать в одиночку, погибло сорок девять человек.
Данте наклонился к ней:
– Тебя послушать, так это ты всех убила, а это не твоя вина.
– На девяносто девять процентов я это понимаю, иначе бы просто не справилась. Но один процент будет терзать меня всегда. Возможно, Катерина – одиночка, а может, за ней стоит целая армия. Возможно, она король мечей, возможно, его приспешница, но в ее руках Томми.
– Думаешь, ты поможешь ему, вызвав карабинеров? Никогда не слышала об огне по своим?
– Я думала не о карабинерах.
– КоКа… военные только все испортят.
– До сих пор все портила я сама, – сказал Коломба и потянулась за телефоном.
Д’Аморе прочел сообщение Коломбы в гостинице в Римини, выйдя из душа. Его грудь и спину пересекала сетка шрамов. По ее просьбе он скачал «Signal» и перезвонил.
– Это рабочий телефон, – сказал он в трубку. – Мы заботимся о том, чтобы нас не прослушивали. Что случилось?
– Хочу заранее предупредить тебя о новости, которую ты скоро получишь. Томми похитила секретарша Палы.
– Психиатра? Он тоже к этому причастен?
– Он мертв. Не спрашивай, откуда я знаю.
– Я давно перестал задавать такие вопросы. – Д’Аморе взял блокнот с логотипом гостиницы и зубами снял с ручки колпачок. – Где тело?
– У него дома. Но сейчас меня интересует Томми. Я догадываюсь, куда везет его Катерина, но не знаю, будет ли она одна или с сообщниками.
– Чем я могу тебе помочь?
– Сначала пообещай, что вы своими действиями не подвергнете парня опасности.
– Обещаю.
– Д’Аморе… с твоим шефом я бы даже разговаривать не стала, но надеюсь, что у тебя, в отличие от него, еще осталось что-то святое. Поклянись мне всем, что тебе дорого.
