Прежде чем стать Катериной, женщина, одетая, как медсестра, вела жизнь, отмеченную чередой неудач и пагубных решений. Редкие проблески света выдавались, лишь когда ей удавалось найти работу, не приводившую ни к синякам, ни к наручникам на запястьях. Она мастерски управляла автомобилем, и однажды ее наняли водителем два кузена-поляка, планировавшие ограбление ювелирного магазина в Кёльне. Поляки изучили привычки ювелира и его сотрудников, знали, когда охранники уходят на обед, и рассчитали, сколько времени потребуется «полицаям», чтобы приехать, а им – чтобы скрыться. Однако кузенам и не снилось, как тщательно спланирована была ее жизнь в последний год. На обещанное вознаграждение она сможет жить припеваючи многие годы. Деньги, которые она подложила в сейф Палы, ее нисколько не интересовали: как ей объяснили, они предназначались для того, чтобы направить расследование по ложному пути и очернить психиатра.
Она выкатила кресло с Томми в парк. Теперь здесь развернулось настоящее народное гуляние. В кафе на колесах продавали сэндвичи и жареную кукурузу, торговцы с тележками делали сладкую вату и надували воздушные шары. На просторной утрамбованной площадке перед шахтами было уже не меньше двухсот человек: семьи с детьми, велосипедисты в бутсах и десятки волонтеров и верующих, сопровождающих больных и стариков. Люди собирались вокруг белого шатра, где должна была пройти месса. Из динамиков неслась органная музыка и «Тебя, Бога, хвалим».
Женщина огляделась. От волнения каждая деталь происходящего будто впечатывалась в сетчатку ее глаз. Какой-то упавший ребенок разразился слезами; к одному из кафе, распевая песню о горах, направилась группа велопаломников с велосипедами на спинах; противень с сосисками зашипел, когда повар подбросил на него десяток килограммов свежего мяса; бородатый, как анахорет, мужчина в белом одеянии зазвенел колокольчиком, размахивая щитом с фотографиями голодных африканских детей. Томми зашевелился. Убедившись, что он по-прежнему без сознания, она подошла к прилавку с религиозными книгами и светящимися пластиковыми бутылками святой воды в форме статуэток лоретской Богоматери. Было уже двенадцать десять, и она впервые спросила себя, не даст ли осечку четкий план, которого она столь старательно придерживалась.
Затем с улицы донесся сигнал клаксона, и в ворота въехал белый автобус с мальтийским крестом. Когда он припарковался рядом с грудой щебня по другую сторону площадки, женщина покатила коляску по направлению к нему.
Приехал ее транспорт.
6
Коломба припарковалась на тротуаре и с беспокойством оглядела окружающую белый шатер толпу.
– Зато выход всего один, и они не смогут скрыться незамеченными, – заметил Альберти.
Данте указал ему на группу священников в рясах:
– Лео мог переодеться в священника, как Николас Кейдж в фильме «Без лица».
– Думаешь, Катерина собирается передать ему Томми? – проигнорировав его шутку, спросила Коломба.
– Возможно. Или присоединиться к велопаломникам и незаметно удрать. А может, и то и другое. Но вопрос в другом: войдем в парк или продолжим наблюдать за входом из укрытия?
Коломба нерешительно пожевала губу.
– Если Лео или Катерина нас узнают, они могут открыть перестрелку прямо в толпе. Или взять Томми в заложники.
– Вряд ли они ожидают нас здесь увидеть, – сказал Альберти.
– Но Лео мог и предвидеть наше появление, – сказал Данте. – Не удивлюсь, если он завербовал половину здешних священников.
– А я не удивлюсь, если он заложил тут бомбу, как тогда в Милане, – сказал Альберти. – Или уже задушил Томми.
Легкие Коломбы начали сжиматься, и она впилась ногтями в ладони.
– Черт, – пробормотала она.
– КоКа, – вмешался Данте, – как бы на нашем месте действовали полицейские?
– Оцепили бы местность, нашли и спасли заложника, обезвредили цель, – машинально перечислила Коломба. – Но для этого надо дождаться Д’Аморе… А тем временем Лео или Катерина могут убить заложника или перелезть через забор.
Данте пожал плечами:
– Мы не знаем, что задумал мой брат. Значит, тебе надо поступить так же, как поступили бы на твоем месте твои бывшие сослуживцы: перекинуть горячую картошку кому-нибудь еще.
– Томми не горячая картошка. – Коломба на секунду прикрыла веки, пытаясь успокоиться. – Думаешь, Лео скорее взорвет себя, чем сдастся?
В памяти Данте вспыхнул обрывок сна о Коробке, когда все заливала вода. Теперь Лео не прощался с ним, улыбаясь, – он встревоженно смотрел на него вблизи и велел ему спасаться.
– Он не камикадзе, – ответил Данте. – Но я уверен, что если он здесь, то позаботился о пути к отступлению.
Коломба кивнула:
– Надо придумать, как войти в парк, не бросаясь в глаза.
Альберти показал на остановившееся на главной улице кафе на колесах:
– Как насчет этого?
7
Женщина, убившая своего начальника и любовника, замерла метрах в десяти от белого автобуса, делая вид, что поправляет плед парню в коляске. В действительности же ее внимание было приковано к волонтерам и медсестрам Мальтийского ордена, которые маленькими группками выходили из автобуса, помогая спуститься старикам и инвалидам, кутающимся в такие же пледы, как тот, что она нашла в шахте. Казалось, половина девушек-волонтеров была южноамериканками и африканками, а другая половина – азиатками. Каждая забирала по инвалидному креслу, которые доставали из багажного отсека и раскрывали два крепких медбрата.
Женщина заметила худенькую волонтершу одного с собой возраста и цвета кожи. Та дожидалась своей порции сухих костей. Увидев, что девушке выдали гору человеческого мяса, она поняла, что не ошиблась.
Словно в хореографической постановке, медсестры, сиделки и пациенты расходились по песчаной площадке, пестрея белой формой, синими пальто и красными пледами. Худышка остановилась у закрытого входа в одну из шахт и, пропустив перед собой цветастую толпу, направилась к тенту, откуда теперь доносился гимн «Te Deum».
Женщина подкатила Томми к коляске своей «коллеги», и та, встревоженно взглянув на нее сквозь слезы, сказала что-то по-французски.
– Я знаю только итальянский и немецкий, – отозвалась женщина.
– Это ты? – нервно спросила худышка по-итальянски. – Ты Катерина?
– Я ею была. – Она приподняла бейсболку на горе мяса. Под ней скрывались раздутое лицо и шишковатый нос. В животе у нее заурчало от ужаса и удовольствия. – Что с ним?
– Цирроз печени. На последней стадии. Я его усыпила.
– Ты говорила с кем-нибудь в автобусе?
Девушка покачала головой.
– Я не снимала ни перчаток, ни вуали и вообще никогда здесь не бывала. Прежде чем уйти, я переоденусь в туалете, а потом сяду на поезд до дому, – сказала она, будто повторяя по памяти урок, а затем, не меняя тона, добавила: – Мне нужны были деньги. Я хочу вернуться на родину.
