Боясь, что Отец снова его похитит, Данте всю жизнь учился высвобождаться из цепей, из-под замков. Он может взломать висячий замок, зажав зубами шпильку, выпростаться из смирительной рубашки, вывихнув плечи, и ударить по металлическим наручникам так, чтобы они открылись. С пластиковыми стяжками еще легче. Его изуродованная левая рука – сплошная рубцовая ткань. Пястные кости так и не срослись, и ладонь его стала гибкой и подвижной. Данте рывками дергает рукой в петле, пластик режет ему кожу. Гудетама ерзает, ноет. Данте снова укладывает его на крышку. Изуродованной рукой он высвобождает вторую и обе щиколотки и наконец вытаскивает изо рта кляп. Кляп был застегнут на затылке, и теперь, увидев его, Данте понимает, что это резиновый шарик из тех, что кладут себе в рот мазохисты, чтобы приглушить крик. Он гадает, как отреагировала бы Коломба, предстань он перед ней в таком виде. Ведь у нее такой… классический образ мыслей. Он скучает по Коломбе, но боится думать о ней, помня, как она держалась за свой вспоротый живот с широко распахнутыми от потрясения и боли глазами. Данте не знает, сколько времени прошло (часы? дни?), но у него все еще не укладывается в голове, что Коломба не защитила его от похитителя, не одолела плохих парней, как Чудо-женщина из комиксов. Общаясь с ней в качестве… консультанта, Данте приучился на нее полагаться. Рядом с ней он чувствовал себя в безопасности, под защитой.
Его к ней тянуло.
Однако воспоминания о прошлом его не спасут. Данте разминается, насколько это возможно в ограниченном пространстве, где между ним и решеткой всего тридцать сантиметров. Он пытается выбить крышку, но та не поддается и даже не скрипит.
Как могильный камень.
Ему не следовало думать о могиле, и Гудетама исчезает. Данте бьет по доскам руками и лбом, пока кровь не застилает ему глаза, теряет сознание и приходит в себя с привкусом рвоты во рту. Необходимо выбраться, пока он окончательно не обезумел.
Данте массирует онемевшую здоровую руку, ощупывает ею углы крышки над своей головой: ни петель, ни направляющих. Крышка заколочена снаружи.
Он обещает себе, что, если сейчас же не найдет способ ее открыть, перережет себе вены. Можно воспользоваться острым двухсантиметровым шпеньком от застежки кляпа. Как ни странно, в полубреду мысль о самоубийстве кажется Данте почти бодрящей: он не умрет, как трус, все произойдет быстро и почти безболезненно.
Но пока у него есть другие дела. Ощупывая дно ящика, он внезапно чувствует что-то странное – круглые метки величиной с ластик на карандаше. Он надавливает на один из них ногтем, и деревянная крышечка отлетает. А под ней…
Не может быть, это очередной сон. И все же его пальцы, натренированные тысячами одиноких экспериментов, не могут ошибаться.
В отверстии болт-самокрут из тех, с помощью которых фокусники показывают трюк «гайка и болт», скрывая двойное дно. Выглядит он обыкновенно и снаружи закручен гайкой, но гайка не затянута до конца резьбы, поэтому болт можно развинтить, не прикасаясь к нему. Данте чувствует, как он прокручивается под его ногтями. Доска поскрипывает, и щель между дном и стенками становится шире. Данте один за другим развинчивает все четыре болта в углах ящика. И дно отходит.
Поджав ноги к тощей груди, Данте толкает крышку ступнями. Тяжелый сундук приподнимается. Внутрь проникает порыв свежего воздуха, отдающего пылью и травой. Данте, превратившийся в комок нервов и ноющих мышц, выкатывается наружу, и сундук с глухим, отдающимся в пустоте звуком падает на место. На несколько мгновений потеряв рассудок, он с криком срывает с себя подгузник, извиваясь на ледяном бетонном полу.
Однако помешательство быстро проходит. Данте с трудом поднимается на ноги, но его переполняет ярость. Он готов сразиться с любым, кто снова попытается его запереть. Всегда ненавидевший насилие, теперь он намерен драться зубами и когтями и даже к этому стремится. Он вспоминает лицо человека, называвшего себя Лео Бонаккорсо, и мечтает стереть улыбку с этого лица. Закрыть Лео в тесной каморке, чтобы тот почувствовал себя в его шкуре. Но прежде всего Данте спросит его, какого хрена тот запер его в гребаном сундуке иллюзиониста. Ничего получше не нашлось? Или это какая-то садистская шутка? Данте поднимает с пола кусок электрического кабеля диаметром с банан и длиной в два банана. Он готов затолкать его Лео в глотку и надеется причинить ему боль.
Но вокруг ни души. Данте находится в прямоугольном складском помещении длиной метров сто. Потолок подпирают бетонные колонны. В его ящик пробивался свет луны, проникающий в грязное слуховое окно. Луна уже почти зашла, небо проясняется. Склад выглядит старым и заброшенным. Ветка какого-то дерева разбила одно из окон и проросла внутрь, сквозь усыпанный гнилой листвой пол пробились ползучие растения. Снаружи доносится клекот какой-то хищной птицы и вой ветра. Больше не слышно ничего. Ни машин, ни голосов, ни электрогенераторов – ни единого звука, ассоциирующегося с цивилизацией. И запах, с запахом тоже что-то не так. Венеция пахла соленой водой, жареным, водорослями и табаком. Здесь же пахнет глушью, пластиком, давним пожаром. И совсем не пахнет человеком, не считая самого Данте.
Ему вспоминается «День триффидов»
[3]. «Нация Z»
[4]. Что, если, пока он был заперт в сундуке, наступил апокалипсис? Теперь, когда к нему почти полностью вернулся рассудок, он осознает: в том, что он не сошел с ума окончательно, есть не только его заслуга. Всю свою взрослую жизнь он регулировал свои настроения и симптомы с помощью лекарственных препаратов и сейчас чувствует следы химии в своей крови. Вероятно, какой-то нейролептик или успокоительное. Выйдя на свет, Данте осматривает свое тело. Вспухшие вены на руках, полопавшиеся капилляры, синяки. Следы от уколов. Его усыпили.
Как долго он проспал?
Он проводит рукой по своей редкой и мягкой щетине. Похоже, что он брился пару дней назад. Но откуда ему знать, не побрили ли его во сне. На него накатывает паника. Позабыв о странности своего положения, Данте сломя голову бросается к облупленной железной двери склада. Протягивая к ней здоровую руку, он успевает вообразить, как безуспешно дергает за ручку и умирает от голода взаперти.
Но дверь отворяется, таща за собой усики ползучих растений, и Данте попадает в центр просторного бетонного двора. Он на разрушенной военной базе. Некоторые из построек напоминают советскую архитектуру времен холодной войны. В глубине виднеется здание, которое он никогда раньше не видел, но немедленно узнает. Оно почти не отличается от строения, которое он воображал или видел во сне. Как только не называли это место, но для узников название существовало лишь одно.
