– Все в порядке? – спросил по рации Первый.
– Мы в норме.
– Вы не придумали себе боевые клички? – шепотом спросила Коломба.
– Зачем? Тут нет никого, кроме нас. А связь зашифрована. Гаджеты у них покруче, чем у полицейских.
Кроны деревьев зашелестели от ветра. Данте подскочил, Коломба внутренне сжалась. Остановившись, они дождались, пока снова не наступит тишина.
– Сколько раз ты попадала в такие ситуации? – спросил Данте.
– Вообще-то, никогда. Я же не морпех.
Обойдя полуразрушенное офисное здание, которое сквозь очки виделось огромным и словно готовилось их раздавить, они оказались перед складом с круглой крышей.
– Здесь хранилось оружие, – сказал Данте. – Союзники не разбомбили завод, и производство продолжалось до самого конца. Одного из здешних рабочих убили двадцать пятого апреля, по окончании войны. Нацисты еще не знали, что проиграли, и, когда рабочий попытался им об этом рассказать, его попросту пристрелили. – Он сверился с одолженным у охранников планшетом. – Круги где-то здесь, но я их не вижу.
– Приборы ночного видения работают иначе, чем тепловые камеры. Да и температура вокруг стала более равномерной.
Увеличив мощность инфракрасного прожектора на лбу, Данте огляделся:
– Вон та груда кирпичей.
Эти кирпичи они уже видели с дрона. Осмотрев их и потрогав, Коломба ничего не нашла. Тогда она сняла с плеч тактический рюкзак и достала складную лопату.
– Что будем делать, если круги нам не помогут?
– Обыщем все, начиная с неотремонтированных цехов, – ответил Данте. – Как тебе копается?
– Грунт неподатливый. Можешь меня сменить.
– Не хотелось бы испачкать костюм.
– Похороню-ка я тебя здесь…
Когда яма достигла полуметровой глубины, лопата ударилась обо что-то твердое. Коломба села на корточки и начала копать руками. На сей раз Данте опустился на колени рядом с ней. В зеленоватом свете очков показалось нечто вроде отверстия бетонной трубы с прорезями по краям, закрытого крышкой размером с крупное блюдо.
– Я по-прежнему считаю, что это канализационный сток, – сказала Коломба, стряхивая с прорезей землю.
– Нет, это вентиляция, – возразил Данте.
– Вентиляция чего?
– Бомбоубежища. Я в этом не разбираюсь, но стиль похож на немецкий. В официальной планировке убежище отсутствует, потому что его расположение – военная тайна.
– Хочешь сказать, за все эти годы его так и не нашли?
– Кто-кто, а Отец точно знал, где оно. Надо поискать вход. – Данте улегся на груду кирпичей. – Но к сожалению, я не смогу составить тебе компанию.
7
Д’Аморе никогда еще не испытывал такой боли. Казалось, он горит и замерзает разом, но пламя и лед заменяли руки и ножницы Немца.
Неспособный пошевелиться, он неподвижно лежал на полу одной из усеивающих берега Аньене лачуг, куда затащил его Немец, проехав блокпост на его служебном автомобиле. Д’Аморе не открывал глаза, чтобы не видеть, что сделал с ним этот седой старик. Лишь однажды, бесконечно давно, он осмелился взглянуть на свою изуродованную Немцем руку. Перед ним словно оказался анатомический атлас: перевязанная шнурком из его собственного ботинка рука была вскрыта по всей длине. Артерия при этом оставалась невредимой. Прежде чем начать задавать вопросы, Немец точно так же обработал и вторую его руку, и Д’Аморе с готовностью выложил ему все, что знал. Так подробно он не отвечал даже на школьных экзаменах, ведь любое промедление повлекло бы за собой новый удар ножниц, новый оголенный нерв.
Пытка требует мастерства. Когда боль слишком сильна, человек готов наговорить что угодно, лишь бы прекратить свои мучения. Истина переплетается с выдумками, память разрушается, теряется представление о собственном «я». Но искусный пыточник знает, как удержать сознание истязуемого на грани, а Немец был настоящим виртуозом. К тому же он чуял малейший намек на ложь – это Д’Аморе понял, лишившись колена, из которого теперь торчала окровавленная кость.
Сейчас Немец переодевался в слишком тесную для него одежду, снятую с Д’Аморе перед пыткой. Д’Аморе осознал, что с истязаниями покончено, но уяснил себе и то, что эта хижина станет его могилой. И тогда…
– Ты знаешь, кого ищет Коломба? – спросил он.
Немец на него едва взглянул:
– Я знаю только, кем он был раньше.
Сознание покинуло Д’Аморе. Когда он пришел в себя, Немец уже надевал его ботинки.
– Зачем? – спросил он. – Зачем… – Не зная, как облечь свой вопрос в слова, он осекся.
Однако Немец, казалось, его понял:
– Знаешь, сколько на свете пород собак?
Д’Аморе покачал головой.
– Вот и я не знаю. Но их много. А когда-то порода была всего одна. Кто-то скрещивал собак, пока не вывел псов, маленьких, как крысы, и огромных, как кони. Но прежде чем появились новые породы, тысячи щенков родились уродами, тысячи сук погибли, потому что плоды выросли слишком большими. – Немец склонился над ним. – По-твоему, собакам это нравилось? Думаешь, они понимали, почему с ними все это происходит?
Д’Аморе снова покачал головой.
Немец поднял с пола ножницы.
– Видишь? И ты тоже не понимаешь.
– Но зачем творишь все это ты?
– Ради любви, – сказал Немец и перерезал ему горло.
8
Понадеявшись, что им поможет перспектива с высоты, Коломба попросила охранников поднять дрон, но отыскать вход в старое бомбоубежище так и не удалось. Она уже начала отчаиваться, когда ей пришло в голову, что существует еще один способ определить нужное место.
– Есть у вас что-то, производящее тепло и свет? – спросила она Первого, вернувшись к воротам.
– Типа фейерверка?
– Да, вроде того.
Первый задумался.
– Есть светошумовые гранаты. Конечно, не боевые, а пневматические, но эффект вас не разочарует.
– Возьму у вас парочку. Готовьтесь выпустить дрон, как только я скажу.
Схватив гранаты, Коломба бегом вернулась к Данте. С виду они ничем не отличались от боевых, хотя и изрядно уступали им в мощности.
– Хочешь поиграть с петардами? – спросила она.
Данте поднял на нее взгляд: слова были излишни.
– Тогда бери свою лопату и копай.
Коломба и Данте раскопали еще два воздуховода, прежде чем обнаружили тот, что не был засыпан землей. Разбив крышку, они заглянули внутрь: труба заканчивалась пустотой.
– Идеально, – сказала Коломба.
– Я понял, что ты хочешь сделать, – сообщил Данте. – Отличная идея, как будто я сам придумал.
