6. Самая населенная страна. Более 1 миллиарда человек. Страна Китай.
7. Самое большое число доноров. 3403 донора за 12 часов. Страна Колумбия.
8. Самая большая индюшачья ферма. 10 миллионов индюшек. Семья Мэтьюс. Страна Великобритания.
9. Самая большая встреча клоунов. 850 человек. Страна Великобритания.
10. Самая длинная цепочка из людей. 370 миль, 2 миллиона человек. Страны: Эстония, Латвия и Литва.
Глава 15
Уна уповала на то, что постыдные эманации ее тела будут приняты за остаточные запахи, впитанные во время пребывания в больничной палате. О, какое ужасное место, заполненное старыми доходягами, которые спасовали перед жизнью, как кузнечик перед кошкой. Она провела в этой палате десять мучительных минут, орала, как торговка рыбой, чтобы пробиться сквозь изношенные ушные раковины своего первенца, и вот теперь взопрела в мокрых трусах, с ужасом осознавая, что не одна она осознает это. И несмотря на все пережитые неприятности, ничего не добилась.
— Вот здесь остановитесь, — сказала она, заметив вывеску «Яблочный край. Автозаправка, кафе».
— Еще только пять часов, — ответила Белль. — Можно осмотреть достопримечательности. Ларри сказал, тут есть красивые места, нам просто не повезло, что мы оказались в ужасном районе.
— Нет, — взмолилась Уна. — Я себя… плохо чувствую.
Белль заехала на парковку, и Уна вышла.
— Мне срочно нужна моя сумка. Сию секунду.
Белль посмотрела на нее недоуменно и протянула Куину ключи. Он открыл багажник, положив свободную руку ей на плечо. До туалета в доме престарелых — общественной уборной с блестящим кафелем и кусочками розового мыла — она дойти успела, но, в спешке закрывая дверь, защемила край блузки, поэтому моча полилась прежде, чем она уселась на унитаз, и вот она стоит, ладонью прикрывает блузку в месте оторванной пуговицы, мокрые панталоны прилипли к телу, а перед ней — пустой багажник. Ее сумка исчезла: дорожный саквояж, с которым она в 1948 году ушла от Говарда.
— Нет, только не это, — простонала Уна.
— Черт подери, — сказал Куин. — Наверное, я забыл ее положить.
Дальше события развивались как в ускоренной перемотке: какой-то фрагмент выпал у нее из сознания, потому что она, похоже, сознание потеряла, хоть и устояла на ногах, очнулась она в вертикальном положении уже возле стойки мотеля, а ее спутники брали ключи у тощего мальчика — взращенного, видимо, на местных яблоках.
Белль проводила ее в комнату на первом этаже. Куин направился в соседнюю. Обеим дамам предстояло заселиться в одну комнату. Согласится ли Уна на это?
Белль села на кровать, а Уна пошла в ванную. Она стащила с себя брюки, которые промокли лишь местами, и панталоны, которые промокли так, что повторному употреблению не подлежали. Подол блузки (слишком длинной, потому что та принадлежала высокой Луизе с длинной талией), тоже влажный, помялся оттого, что был заправлен в брюки. Она стояла на холодном кафеле, полураздетая, в порванной блузке, в окружении зеркал, и чувствовала себя как безумная старая мышь. Ее чудесное путешествие второй раз потерпело фиаско.
Она села на унитаз и зарыдала. Как бы ей хотелось увидеть Фрэнки: ему восемьдесят лет, и неважно хорошо он выглядит или нет, был у него инсульт или нет. В ту секунду, когда она увидела Лаурентаса — Ларри! — образ ее дорогого, ее недосягаемого Фрэнки ворвался в сознание, перед ней возникло его родное лицо, веселое и искреннее, как всегда.
— У вас все в порядке?
Скрипнула дверь, в щелочку заглянула Белль. Она выглядела почти оправившейся от горя — визит к Лаурентасу вернул краски ее лицу, — хотя Уна не доверяла таким быстро сменяющимся настроениям. Когда Белль вошла в ванную, ее вид внушал полное доверие, лицо раскрылось, как цветок магнолии. Не видя другого выхода, Уна решила во всем признаться.
— Я обмочила панталоны, — прошептала она. — Не так, чтобы насквозь, вы понимаете. Но все же надевать их опять немыслимо.
Уна вытерла слезы с глаз.
— А моя сумка пропала и переодеться не во что.
Белль сняла полотенце с крючка и с сочувствием протянула Уне.
— Со мной тоже такое случилось однажды, когда я была беременна, — сказала она. — Куин играл концерт, пришлось просить полотенце у бармена.
Она наполнила раковину водой, намылила брюки и панталоны.
— А с блузкой что? — спросила она, легко, на раз-два, открутив над ванной краны с водой.
Уна взялась за блузку.
— Не смотрите на меня, пожалуйста.
Белль помогла Уне снять блузку.
— Это будет наш маленький секрет, — успокоила она ее и помогла залезть в ванну, вода встретила опозоренное и костлявое тело Уны неодобрительным всхлипом.
Время шло, моментами Уна не отдавала себе в этом отчета. Когда она вылезла из ванны — самостоятельно, категорически отвергнув помощь Белль, — оказалось, что ее вещи висят на вешалке для полотенец и с них капает вода, а на крышке унитаза лежит какая-то молодежная одежда, которую, видимо, ей предлагают надеть.
— Что это такое?
— Это все, что я взяла с собой, — откликнулась Белль. — Нужно время, чтобы ваши вещи высохли.
— Надо было одеваться в полиэстер, — пробормотала Уна, разглядывая джинсы, красную футболку, бюстгальтер размера А и шелковые трусики с рисунком из бабочек, порхающих на попе. Все выстирано, выглажено и аккуратно сложено — плод сверхзаботы темноволосой сестры.
Уна изучала трусики, словно вновь открывала утраченную женственность. Прошло более пятидесяти лет с тех пор, как у нее последний раз были месячные. Она натянула их, почти уверенная, что сейчас появится джинн и предложит ей вернуть месячные. Усеянный бабочками шелк висел, как сдутая мышца. Как это произошло? Она посмотрела на пустые мешочки вместо груди, на выпирающие бедренные кости и сорвала с себя трусики с такой силой, что лопнула резинка.
Первым подарком, который Уна много лет назад получила от мальчика, была бабочка. Ей четырнадцать лет, она радостно возвращается домой с танцев в Механическом институте, сравнивает свою бальную карточку с карточками девушек с Уолд-стрит. И тут возле дома Тибодо ее догоняет Мервин Фикетт, мальчик с кривыми зубами, и кладет ей в ладонь радужное сокровище. Приколотое к бархатному квадрату, мертвое создание переливалось в лунном свете. Где раздобыл это сокровище, Мервин не сказал, но признался, приоткрыв кривые зубы, что дарит бабочку Уне, потому что глаза у нее точь-в-точь как крылья бабочки.
Это прелестное создание вызвало у нее головокружительный приступ желания — какого, она и сама не понимала. Той первой летней ночью 1914 года — в отсутствие Мод-Люси — славный глупый Мервин Фикетт невинно заложил первый камушек в ту дорожку, по которой покатилась жизнь Уны. Пока Мод-Люси ухаживала за своей тетушкой у себя в Вермонте, Уна пустилась в бега, опять влекомая желанием, а через десять месяцев вернулась домой, страдая от раскаяния и невыносимого стыда, и произвела на свет мальчика, переданного на воспитание Мод-Люси.
