Уна первая потянула за нить разговора:
— Не кажется ли вам, что успешный хирург, который жил в атмосфере любви и доброты, заслуживает лучшего финала, чем кататься в коляске по дому престарелых с биноклем на шее?
— Человек не может сам сочинить свой финал, — ответил он.
— Лично я собираюсь сочинить свой.
Если не считать инцидента с ночной рубашкой, она выглядела на удивление жизнерадостной благодаря Белль, которая, поддавшись порыву, предложила помочь ей с документами, о чем Уна упомянула уже четыре раза.
— Мы могли бы заскочить на обратном пути еще раз повидаться с вашим сыном, — предложил он. — Не хочу вас огорчать, Уна, но, возможно, другого шанса не будет.
— Не беспокойтесь, — она подмигнула ему через стол. — У Лаурентаса есть в запасе еще лет десять.
— Я был ужасным отцом, — сказал он так тихо, что она могла и не расслышать.
Уна кивнула, без осуждения.
— Бывает кое-что и похуже.
— Например? — ему на самом деле захотелось узнать.
— Например, плохие матери. — Она отхлебнула глоток кофе. — Плохих отцов — десять из десяти, кто на это обращает внимания? Каким бы плохим отцом вы ни были — а я уверена, что не таким уж плохим, — вы наверняка делали все, что могли, а от мужчины никто и не требует большего.
— Белль требовала.
— Хочу сказать вам, Куин, — серьезно произнесла она, обратившись к нему по имени, что его обескуражило. — Веди вы себя как подобает страдающему отцу, ваша леди могла бы вернуться к вам.
В ее лице он увидел заботу, поэтому смиренно спросил:
— А как ведут себя страдающие отцы?
Она помолчала какое-то время, потом ответила:
— Примерно так, как этот парень, Ледбеттер.
Уязвленный, Куин промолчал, и тут в кафе ввалилась компания из семи старшеклассников, все в командных футболках, ухают, как совы. Они заняли отсек у окна и развалились там, словно хозяева кафе, города, своих душ, воплощение всей радости и беззаботности мира.
— Я попросил бы вас не называть Белль моей леди, тем более, что это совсем не соответствует действительности, — сказал Куин.
— Вы задали мне вопрос. Я ответила.
Ему подумалось: что, если встать и уйти, бросить ее здесь. Пусть поломает голову, как доставить свою костлявую особу, так обожающую Ледбеттера, обратно в Портленд за двести тридцать миль отсюда, если вдруг святой командир скаутов больше не объявится.
Куин прекратил разговор, и они закончили завтрак в молчании. Уна взяла салфетку с колен и промокнула подбородок.
— Интересно, в Книге рекордов Гиннесса есть номинация «самые вкусные блинчики»?
Куин смотрел на нее мгновение:
— Не понимаю, как ему удалось заразить вас этим помешательством на рекордах. — Он допил свой кофе. — Вы просто по уши увязли.
— Во-первых, никакое это не помешательство. Во-вторых, он заразил меня энтузиазмом.
Куин по-прежнему упускал из виду важнейшую черту своего сына: мальчик был энтузиастом, это правда. Его смех прорезывался ни с того ни с сего, пугающий, как собачий лай в ночи. Он тщательно прятал свои чувства, словно козыри в рукаве, чтобы метнуть их в самый неожиданный момент. То есть, то нету. То есть, то нету. В отличие от Белль, в отличие от Эми, в отличие от тех, кто питал слабость к мальчику, Куину от этих карточных трюков с чувствами становилось не по себе, он всякий раз терялся. Внезапно его обступили воспоминания о странностях мальчика: металлический голос, списки, пересчитывание, неподвижное лицо и вечно подвижные пальцы. Он чувствовал себя неуютно рядом с мальчиком, ему внушал тревогу мир, в котором тот жил.
— Смотрите-ка, — сказала Уна. — Кто к нам пожаловал.
Тед и Белль: Тед прижимал к груди огромный веник из бордовых и рыжих лилий, Белль шла в премиленьком белом сарафане, которого Куин ни разу не видел. Лямки с красным кантом казались съедобными. Волосы блестели. «Браво, Ледбеттер, — подумал с горечью Куин. — Отличная работа».
— Нам нужна помощь, — сказала Белль. — Только не говорите «нет».
Не успел Куин спрятаться, как она швырнула гранату:
— Мы с Тедом женимся через полчаса, нам нужны свидетели.
Старшеклассники зааплодировали, Белль посмотрела на них испуганно, потом улыбнулась. Тед расцвел, как подсолнух, а голова Куина наполнилась осами.
— У вас свадьба? — спросила Уна и порозовела.
Куин отметил про себя, что при правильном освещении ей можно дать лет, скажем, девяносто пять, не больше.
— Мы получили свидетельство утром, — ответил Тед. — Но, чтобы оно вступило в законную силу, нужны свидетели.
— Городские чиновники не слишком-то любезны, — добавила Белль.
— Это ж Вермонт, — пояснил Тед. — Они не очень разговорчивы.
— Короче, нам требуются два человека, которые нас знают. — Белль повернулась к Уне: — Я подумала, что вы наверняка еще здесь. Куин с окончания школы не встает раньше десяти.
— Это все не так уж неожиданно, как ты думаешь, — Тед обратился к Куину. — Мы с Белль обсуждали это довольно долго.
И он окинул Белль любящим взглядом.
Белль приподняла ногу в белой сандалии с золотыми ремешками.
— Я купила их в «Уолмарте». Мы встали в шесть утра.
Она выглядела не то чтобы счастливой, но менее несчастной.
— У меня концерт сегодня вечером, — сказал Куин, в голове по-прежнему гудели осы. — Нам следовало выехать минимум десять минут назад.
Однажды бейсбольный мяч влетел ему прямо в лоб, но сейчас было гораздо хуже.
— Ах, эти религиозные ребята, — Уна обратилась ко всем. — Они же не простят ему, если он хоть на минуту опоздает.
— Это не займет и пяти минут, — сказала Белль. — Я же не требую звезд с неба, Куин, но, если я тебе не безразлична, ты можешь сейчас доказать это.
Она смотрела сквозь него широко открытыми глазами так долго, что этот взгляд вместил всю их семейную жизнь. Этот взгляд — все, что ему осталось от нее.
Таким же взглядом смотрела она на него вечером накануне третьего дня рождения мальчика, усадив в темной комнате после того, как он приехал с концерта и затащил свое оборудование.
— Не так я себе представляла нашу совместную жизнь, — сказала она ему, включая лампу. — Меньше всего я ждала одиночества.
Это был один из тех моментов, когда часы прекращают тикать.
— Лучше быть одной, чем все время злиться на тебя, — сказала она. — Лучше одиночество без тебя, чем одиночество рядом с тобой.
Измочаленный после долгой езды по мокрой дороге под дождем, он вынул вечернюю выручку из кармана.
