— Самое длинное расстояние, пройденное марширующим оркестром, составляет сорок семь целых семь десятых мили, — сообщил мальчик.
Куин воткнул в розетку две гитары. Белль заглянула, оставила перекус, погладила обоих по голове и вышла.
Мальчик взял с тарелки одно печенье «орео», сделал ровно один глоток имбирного лимонада.
— Они маршировали от города Ассена, страна Нидерланды, до города Марума, страна Нидерланды, — сказал он. — Девятого мая 1992 года.
Куин охотно допускал, что способ адекватно реагировать на подобные декларации существует, но только никак не мог до него додуматься. Он обратил внимание мальчика на звукоизоляцию из утиля, устроенную уже после их предыдущего урока, и на оборудование, запасливо приобретенное у местной разорившейся студии звукозаписи.
— Марш продолжался тринадцать часов и пятьдесят минут, — продолжал мальчик. — Стартовали шестьдесят участников марша, финишировали пятьдесят два.
Проблема с бетонным полом — весь в трещинах — оставалась пока не решенной, а может, и не поддавалась решению в рамках их бюджета. Но в ту пору, когда Куин заново обрел дом, его голова кружилась от несбыточных надежд, и он с ослиным упрямством продолжал верить, что к весне студия звукозаписи будет готова и он приступит к руководству ею.
— Это идея твоей мамы, — говорил он мальчику. — Мы сломаем эту стену, перенесем двери и будем сдавать в аренду для репетиций.
Куин улыбнулся с вожделением:
— И еще будем оказывать услуги звукозаписи.
Он намеренно говорил «мы», чтобы вовлечь мальчика, и продемонстрировал ему новую установку (какой же мальчишка не любит технику?), но тот пока не выказал ни малейшего интереса.
— Я стану студийным музыкантом, — Куин похлопал по гитаре, которая лежала у него на коленях. — Буду по вечерам сидеть дома у камелька.
Мальчик молчал, и Куин спросил:
— Ты знаешь, что значит слово «компромисс»?
Поразмыслив какое-то время, мальчик ответил:
— Не думаю, что это поможет.
Что он имел в виду — можно только гадать, и Куин предложил ему представить себе будку звукорежиссера за стеной, сценическое пространство спереди, подвесной магнитофон над головой, книгу заказов, исписанную до последней страницы, всю эту империю звуков, но у мальчика были трудности с пространственным восприятием и он вообразить эту картину не смог.
— Ничего страшного, — сказал Куин. — Скоро все это увидишь наяву. Ты послушал песни, которые я дал тебе?
— Да.
— По три раза, как я просил?
— И потом еще по семь. По десять раз, — ответил мальчик испуганно.
— Это же не экзамен. Успокойся. Что ты думаешь о них?
— В песнях очень много нот.
Невыносимая невольная мысль пробила дыру, и уже не первую, в защитном сооружении, которое Куин так старательно выстраивал: этот ребенок не может быть от него. Просто не может.
— Музыка должна вдохновлять тебя, — сказал Куин.
Внешне мальчик был копией Белль: открытое лицо, невинность щенка, готового подставить пузико. Те черты, которые не походили на Белль, напоминали Куину скрытного норного зверька и его собственного отца, который редко разговаривал, чаще изрекал.
— Хорошо, — сказал мальчик.
Казалось, он улавливал каждую враждебную мысль Куина. Как ему это удавалось? Однако же удавалось. Куин почувствовал, что загнан в угол, попал в ловушку, вынужден расплачиваться за свое пятилетнее отсутствие. Но он решил принимать все, что выпадет ему на долю — не только сейчас, вообще всегда.
«Вам, мальчикам, пора стать мужчинами, — однажды сказал его отец. — Ваша мать умерла, и с этим ничего не поделаешь».
На урок музыки мальчик облачился в скаутскую форму, и логика этого поступка превосходила дедуктивные способности Куина. Он полагал, что военная форма с погонами и прочими прибамбасами может сгодиться для чего угодно, только не для занятий музыкой. Куин вставил юниорскую гитару — дешевую подделку под «Лес Пол» — мальчику в руки и прошел с ним гамму, без всякого успеха.
— Не думай, — сказал Куин. — Просто чувствуй.
— Что чувствовать? — спросил мальчик.
«Слезами ее не вернешь. Эти вещи нужно погрузить в грузовик».
— Может, десять раз — это очень много, — предположил мальчик.
Он держал гитару, словно радиоактивный предмет. У Куина в голове не укладывалось, как это возможно, чтобы человеческое существо не любило музыку.
— Вот так, — сказал он, ставя пальцы мальчика в первую позицию гаммы. — В прошлый раз мы учили переход «первая — четвертая — пятая позиции», давай повторим. Просто чтобы вспомнить, как это звучит. Потом перейдем к другой гамме, я научу тебя — помнишь упражнение «Блюз бокс»?
Уголки губ у мальчика заметно опустились вниз.
— Вот и хорошо. Замечательно. Когда придешь в школу в понедельник, девочки выстроятся в очередь, чтобы нести твой портфель.
— У меня нет знакомых девочек.
— Появятся, если ты сыграешь блюз.
— Ты же говорил, это рок.
Куин сделал глубокий вдох, помолчал.
— На чем основан рок-н-ролл, душа и стержень всей современной музыки?
— На блюзе, — хмуро ответил мальчик.
— А как называется блюз, который лучше всех исполняет белый парень? — Куин уже завелся и старался скрыть это.
— Летняя мура
[13]. Исполняет Эрик Чэпмен.
Эрик Чэпмен — так звали соседа через дорогу, который каждый день мыл свой автомобиль и сушил его листодувкой. Эрик Чэпмен однажды заявил Куину, привалившись объемной задницей к своей газонокосилке, что мужчина, у которого нет мужской работы, не имеет права заводить детей.
— Клэптон, — сказал Куин сыну в сотый раз. — Эрик Клэптон. Клэптон, Клэптон, Клэптон.
Он убрал гитару с худеньких колен мальчика и положил ее на пол.
— Давай, может, просто послушаем?
— Да, слушать я могу, — сказал мальчик, явно обрадованный тем, что избавился от тяжкого — в переносном смысле — груза гитары.
Куин понимал, что дуэт отца и сына у них совсем не ладится, но ничего не мог поправить.
«Пора бы тебе заняться нормальным делом, мистер. Или ты хочешь, чтобы я сломал твою бандуру пополам?»
— Просто расслабься и слушай, — сказал Куин, напевая.
Он отрегулировал колонки, мелодия, которую играл Клэптон, поступала в динамик, а ритм отводился в фон.
Огромные, как луны, глаза мальчика вбирали то ли все, то ли ничего. Кто смог бы понять? По мере того как мелодия развивалась, Куин впервые в жизни ожидал апофеоза клэптонского мастерства со страхом. В голове у него пульсировало.
