…
Может быть. Там куча драматических смертей. Один человек даже бросился в огонь ни с того ни с сего. Так на чем я остановилась?
…
Ах, да. На этот раз в историю оказался замешан ученик Мортон. Тоже старшеклассник, рыжий симпатяга, очень рослый для своих лет. И на этот раз разубедить родителей не удалось.
…
Потому что мистер Финн, при всех своих мерзких качествах, говорить умел не хуже Луизы, такой же златоуст, ни в чем ей не уступал.
…
Родители были такие, ты себе не представляешь. Оба доктора. «Я доктор Мортон», — представлялась жена. У нее была очень высокообразованная манера говорить, такая ледяная. Я боялась, что у меня ресницы обледенеют и отвалятся.
…
Я вела протокол и старалась оставаться невидимкой — этому я хорошо научилась за свою жизнь, — а вокруг разыгрывался совершенно неприличный скандал.
…
Всем было наплевать, что мальчик Мортон все отрицает. Луиза объяснила попечителям, что мистер Финн люто ее ненавидит, а все обвинения высосал из предыдущей истории, в которой она целиком и полностью признана неповинной. Ее тоже никто не слушал. Присутствовали два члена попечительского совета, богатые господа, которые любили академию Лестера больше, чем Бога.
…
Один железнодорожный магнат, а другой управляющий банка.
…
Не помню. Пусть будут мистер Начищенные Ботинки и мистер Шелковый Галстук. У одного еще были огромные зубы. Доктор Валентайн, разумеется, тоже присутствовал, и мистер Финн, сильно взволнованный, и ученик Мортон с огромными зелеными глазами, и его ужасные родители-доктора. Важные спонсоры, что, конечно, меняло дело.
…
«Мы знаем то, что мы знаем». Вот что они твердили, без конца одно и то же. Я даже перестала записывать.
…
В какой-то момент — не помню, в какой, — все сошлись на том, что если Луиза покинет академию Лестера прямо сейчас, то ее характеристика останется незапятнанной. Я так и записала: «незапятнанной».
…
Конечно, нет. Неужели ты думаешь, что такой человек, как Луиза, согласится на такую сделку?
…
Она… тут произошло то, о чем я не хочу…
…
Короче, Луиза схватила меня за руку, выдернула из-за стола и объявила: «Я полагаю, никто не сомневается в безупречной репутации мисс Виткус. Мисс Виткус посещала мой семинар по понедельникам в течение трех лет без перерыва. Уверена, ей есть что сказать в мою защиту».
…
Растерялась — не то слово. Меня как обухом по голове ударили. На случай, если ты сам не понял — а ты умный мальчик и наверняка все понял, — скажу, что в академии Лестера ко мне относились как к предмету мебели. Примерно как к удобному деревянному стулу.
…
Спасибо. Хороший стул важен, конечно, но это все равно стул. Никто, кроме Луизы, ничего обо мне не знал.
…
Например, в сквере перед академией Лестера лежала гранитная плита с именами юношей из Мэна, убитых на войне, но никто не знал, что среди этих мальчиков и мой Фрэнки.
…
Просто я молилась за моего Фрэнки каждый раз, когда проходила мимо этой плиты на работу. И вдруг я оказываюсь в центре внимания, Луиза трясет меня, как призового поросенка. «Мисс Виткус, — требует она. — Убедите этих людей, что я порядочная женщина и что мистер Финн — лживый-известно-кто. Убедите их, пожалуйста!»
…
Мне то же самое пришло в голову! Странно, конечно, учитывая все обстоятельства — вот я стою перед этими рассерженными людьми, которые платят мне зарплату, все мои бумажки рассыпались по полу, а первая мысль, которая пришла мне в голову, — Луиза перепутала глаголы «убеждать» и «побуждать». Похоже, под бравадой она скрывает растерянность — других объяснений у меня не было.
…
Мистер Начищенные Ботинки посмотрел на меня, скосив глаза. «Вы можете что-нибудь сказать?» — спросил он меня. Подразумевалось, что я отвечу «нет». Что может сказать стул?
…
Все ждали. И доктор Валентайн, и мистер Финн, и мистер Начищенные Ботинки, и мистер Шелковый Галстук, и доктор Мортон, и леди доктор Мортон, и ученик Мортон. И Луиза, конечно. Они ждали и ждали, а я стояла и стояла, немая, как пробка.
…
Потому что я вспоминала тот день, когда Луиза прочитала несколько неприличных стихотворений Джона Донна — это английский поэт, он уже умер, — сидя на столе, положив ногу на ногу, как Лорен Бэколл, когда просит у Хэмфри Богарта прикурить.
…
Киноактриса сороковых годов.
…
«Иметь и не иметь», он вышел первым, по-моему. Потом «Секретный агент», номер два. Я видела все. «Глубокий сон», конечно. И «Ки-Ларго».
…
Ну, хватит с тебя этих четырех. Давай ограничимся этим.
…
Они все еще ждали. Особенно доктор Валентайн.
…
Я даже не шевелилась. А перед глазами у меня была Лорен Бэколл, как она сидит нога на ногу.
…
Ничего не сказала. В голове мелькали какие-то мысли, но я ни слова не сказала. Ни слова в защиту своей подруги.
…
Она уволилась, как ты догадываешься. Испарилась навсегда. Раз-два — и нету.
…
О чем я жалею? Жалею, что не сказала всем тем людям: «Послушайте меня! Мистер Финн — подлый жирный врун!» Но я не смогла.
…
Вечером она пришла ко мне. Я думала, она обрушится на меня с гневной тирадой, но она проплыла в гостиную, не сказав ни слова, и бросила на стул хорошенькую коробку шоколадных конфет. Из ее любимого магазина в Портсмуте, Нью-Гемпшир, она приберегла их для меня.
…
Потом она ткнула пальцем себе в щеку.
…
Да, я поцеловала ее. Щека была очень мягкая. На той неделе мы обсуждали в классе библейские сюжеты и как раз дошли до предательства Иуды.
…
Который поцеловал Христа в щеку.
…
Чтобы показать римлянам, кого нужно схватить. Ты не знаешь этой истории? От этого поцелуя у меня волосы встали дыбом. Я поцеловала Луизу, как Иуда Христа.
…
«Я не делала ничего плохого, — сказала она. — Неужели вы не понимаете, что произошло, мисс Виткус? Меня затравила стая перепуганных мужчин, а вы помогли им довести дело до конца».
…
У нее была слабость к драматическим эффектам, и я чуть не умерла от горя. Это «мисс Виткус» меня совсем доконало. Я потеряла свою подругу, единственную подругу.
