— Выпейте, — настойчиво повторила медсестра, вкладывая в Альбинину ладонь таблетку.
Смысл сказанного врачом дошел чуть позже.
Утром к отцу заглянул Вадим. А минут через десять Георгию Степановичу стало плохо. Губы его посинели, глаза закатились. Вадим выскочил из палаты и начал звать на помощь. Прибежал дежурный врач и сестра со шприцем. Вот только удержать уходящую жизнь было не в их силах.
— Они сделали все, что могли, — повторил доктор Чижиков.
Что было дальше, Альбина помнила смутно. Вадим занялся похоронами, а она сидела в комнате в полной прострации и молчала. Смотрела в окно и никак не могла поверить, что отца больше нет. Ей все казалось, что сейчас откроется дверь и он войдет в ее комнату со словами: «Что призадумалась, Аленька?»
Только теперь, когда отца не стало, Альбина вдруг осознала, как он был ей дорог, поняла, как он ей нужен и как плохо без него! Но ничего уже невозможно изменить, исправить, повернуть вспять. Нельзя вернуть назад слова, вырвавшиеся сгоряча, нельзя сказать ушедшему навсегда, что любишь его, потому что он уже не услышит этого.
Потом были похороны, поминки в ресторане. Альбину удивило, как много людей пришли проводить ее отца. Большинство из них ей были незнакомы. Оказывается, у отца была своя жизнь вне стен их общего дома, и Альбина о ней ничего не знала. И теперь уже никогда не узнает.
Только когда они с Вадимом остались вдвоем, она спросила:
— Что ты сказал отцу в тот день? Почему ему вдруг стало плохо? Доктор говорил…
— Ты что, считаешь, что это я убил его? — перебил Вадим, изумленно глядя на жену.
Внимательно всматриваясь в лицо мужа, она молчала, и тогда Вадим подошел к ней, сел рядом на диван, обнял за плечи, притянул к себе:
— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, Алюсь. Я знаю, как ты любила своего отца. И мне безумно жаль, что так случилось. Но пойми, детка, не стоит винить себя ни в чем. Искать виноватых тоже не стоит. От нас с тобой ничего не зависело. Умирают все, даже самые богатые, самые успешные, и даже…
— Что ты сказал моему отцу? — повторила Альбина, высвобождаясь из его объятий.
Вадим вспыхнул, медленно встал, подошел к окну, задернул шторы и включил люстру. От яркого света, разлившегося по комнате, она зажмурилась.
— Ничего. — Вадим смотрел на жену с укором. — Абсолютно ничего такого. Мы говорили о тендере на поставку мебели в одну из гимназий. А потом он вдруг схватился за сердце, сказал, что ему трудно дышать. И я…
— Не надо! — Альбина вскочила. — Не надо больше ничего объяснять. Я все поняла. Извини, мне нужно побыть одной.
Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь, успев увидеть печальное и недоумевающее лицо мужа.
Зря она, наверное, так на него накинулась. Он взвалил на себя все хлопоты, связанные с похоронами, освободил ее от всего, был так нежен и заботлив с ней… А она набросилась на него, будто злобная фурия.
Альбина разделась и легла в постель. Но уснуть не могла. Думала об отце и о Вадиме. Почему она так несправедлива к мужу? Почему так злится на него? Ведь теперь он единственный близкий и родной для нее человек. Зачем она обидела его?
Вадим, похоже, ничуть не обиделся.
Альбина проснулась от аромата свежесваренного кофе, плывшего по комнате. Открыв глаза, она увидела чашку, стоявшую подле нее на тумбочке.
Вадим, уже побритый, пахнущий туалетной водой, которую она ему недавно подарила, завязывал галстук.
— Пей, это твой кофе. Я уже позавтракал. Извини, малыш, забыл тебе вчера сказать. — Он наклонился к ней и коснулся губами ее лба, прикрытого спутанными волосами. — Сегодня вечером я уезжаю в командировку. Сразу после работы. Меня отвезет Виталий Петрович. Мне очень хотелось бы побыть с тобой сейчас, я знаю, как тебе тяжело. Но ничего не поделаешь — работа. Если я не решу вопрос с поставкой древесины, все дело встанет. Твой отец был бы недоволен.
— Да, конечно. Куда ты уезжаешь? — спросила Альбина, приподнимаясь на локте.
— В Новосибирск. Недели на две. Может, удастся освободиться пораньше. Я тебе позвоню. Ты не знаешь, куда делась моя голубая рубашка? Хочу взять ее с собой.
— Не знаю. Может, лежит в машинке? Я помогу тебе собраться! — Альбина сбросила одеяло и спустила ноги на пол.
— Не надо, я сам. Я уже почти все собрал, остались мелочи. Черт с ней, с рубашкой. Возьму другую. Отдыхай. Тебе нужно отдохнуть, вчера был очень тяжелый день. — И он вышел из спальни.
Альбина вздохнула, отогнала от себя тягостные воспоминания, полежала еще минут пять, потом выпила сваренный Вадимом кофе, накинула халат и вышла проводить мужа.
— Чем будешь сегодня заниматься? — спросил Вадим, застегивая плащ.
— Поеду на кладбище. Посмотрю. Говорят, на второй день нужно обязательно посетить могилу. Жаль, что ты не можешь поехать со мной. Было бы хорошо, если бы мы поехали вместе. А потом… потом не знаю. Наверное, буду дома.
— Я позвоню, — пообещал Вадим, целуя ее на прощание в губы.
Дверь за ним захлопнулась.
Альбина без аппетита съела бутерброд с сыром, потом долго думала над тем, что собиралась сегодня сделать. Сердце сжимала тоска, мысли разбегались, она никак не могла сосредоточиться. Узнать насчет памятника? Поговорить с нотариусом? Поехать на кладбище? Разобрать бумаги отца? Но ведь она ничего не смыслит в его делах!
Позвонила Зинаида Геннадьевна сказать, что у нее заболела старенькая мать в Брянске и она уезжает туда, ухаживать за ней.
— Всего доброго, пусть ваша мама быстрее поправляется, — пожелала Альбина.
Вот, теперь она осталась совсем одна. Даже тетя Зина, не отходившая от нее вчера, и та ее покинула. Хотя зачем ей теперь тети-Зинина помощь? Отца нет, Вадим уехал на две недели, а подмести пол, сделать себе бутерброд или омлет она и без помощницы по хозяйству сумеет. Да и какое у нее одной хозяйство?
Потом она в сотый раз пожалела, что, выйдя замуж, бросила работу.
Копание в старых папках с пыльными документами наводило на нее нестерпимую скуку, и Альбина обрадовалась, когда Вадим в ответ на очередную ее жалобу предложил послать архив к чертовой матери и осесть дома.
— Зачем нам твои копейки? И потом, так здорово: приходишь с работы, усталый, как верблюд, голодный, как собака, а тебя любимая жена с ужином встречает, — мечтал Вадим.
Альбина вполне искренне желала стать образцовой хозяйкой, но не вышло. Сколько раз она ставила на огонь кастрюлю, чтобы сварить макароны или рис, и вспоминала о ней через два часа, когда вся квартира наполнялась паром от выкипевшей воды или чадом от сгоревшего блюда. И все из-за ее неистребимой любви к чтению. Стоило девушке взять в руки книгу хотя бы на пять минут, как мир вокруг переставал для нее существовать. Открывая какой-нибудь роман, она тут же забывала обо всем на свете: о булькающем на плите рисе, о голодном муже, о том, что собиралась позвонить подруге или сходить в магазин. А уж о том, что у нее самой маковой росинки во рту с утра не было, Альбина вообще никогда не вспомнила бы, если бы Вадим или отец не спрашивали:
