По двою же лѣту умре Синеусъ и брат его Труворъ, и прия власть единъ Рюрикъ, обою брату власть, и нача владѣти единъ. И роди сынъ, и нарече имя ему Игорь.
Что мы видим в данной версии событий? Во-первых, несколько иной порядок перечисления племен. Если в «Повести временных лет» первой в списке значится чудь, то тут, понятное дело, – словене: тот, кто на первом месте, тот и главнее. Поэтому порядок перечисления для летописца был очень важен. Если это Новгородская летопись, то неудивительно, почему новгородские словене указаны раньше прочих. Здесь есть очень важная приписка о том, что варяги обижали местных, и когда тем надоело такое обращение, собрались описанные словене, кривичи, меря и чудь – и прогнали варягов. Потом перессорились друг с другом и послали снова за варягами – видимо, уже за другими, потому что какой смысл звать тех, которым недавно надавали по шапке.
За подтверждением этой версии событий обратимся к серьезной науке археологии. И такое подтверждение имеется – слои пожара в Старой Ладоге, практически уничтожившие старый город. Вполне возможно, что это следы той самой усобицы и изгнания варягов. Видимо, действительно серьезно поссорились славяне со скандинавами (положим, это были шведы). А потом, отлично понимая, что мало того, что сами с собой договориться не в состоянии, так еще и шведы могут обратно заявиться, причем уже не вполне мирно, – решили: нужно пригласить кого-то достаточно авторитетного, чтобы мог и конфликт прекратить, и прикрыть от благодарных, так сказать, бывших коллег, которые обязательно придут мстить. Нужно отметить, что обычай кровной мести скандинавы соблюдали очень строго.
Вот так излагает данные события наш самый древний летописный источник. Впоследствии «Повесть временных лет» издавалась еще несколько раз в разных редакциях. Одна из них – Ипатьевская летопись, которая писалась около 1420-х годов во Пскове с неизвестного протографа (видимо, южнорусского происхождения). Еще одна редакция – это знаменитая Радзивилловская летопись конца XV века, которая имеет несколько списков, то есть Летописец Переславля Суздальского и хранящийся в Москве академический список Радзивилловской летописи, которая содержит в том числе и «Повесть временных лет». Более-менее внятную картину описанных в них событий можно составить, только сравнив все эти тексты между собой, потому что все редакции имеют отличия, и даже их списки далеко не всегда совпадают.
Здесь нужно сделать небольшое отступление и объяснить, чем отличаются друг от друга извод, редакция и список. Извод – это самостоятельное произведение. Редакция – это очень глубоко переработанная версия самостоятельного произведения. Список – это примерная копия. Примерная она потому, что, как мы помним, все книги переписывались от руки, и при всем желании писца точной копии не могло получиться. Ошибки и описки – неизменные спутники такого способа размножения информации. К тому же нельзя исключать и того, что каждый монах мог являться творческой личностью, пробуя при случае добавить что-нибудь от себя. Впрочем, внесение в текст отсебятины порой диктовалось не творческим порывом безвестного переписчика, а самой что ни на есть суровой необходимостью.
Предположим, что монах переписывает некую книгу с третьей по счету копии. На каком-то этапе, еще до того как книга попала к нему в руки, в текст вкралась ошибка, мешающая понять смысл написанного. Писец вынужденно додумывает нечто приближенное по смыслу – и ставит новое слово взамен непонятного, а в результате получается фраза, которая может совершенно не совпадать с той, что была в оригинале. Писцу простительно, ведь он в глаза не видел этого оригинала.
Нечто похожее наблюдается и в случае с «Повестью временных лет». Во всех своих редакциях, описывая расселение народов от Иафета, она сообщает, что варяги и русь – это скандинавы. Правда, не поясняет, к сожалению, что имеется в виду под варягами, а что – под русью. Поэтому мы до сих пор пребываем в неведении, кто же такая эта русь.
А в остальном в русском летописании все было достаточно стабильно до начала XV века, пока не появилась Новгородская четвертая летопись. Создавалась она, видимо, в 1409–1410 годах. В ней впервые появляется имя Гостомысл. Это якобы новгородский посадник, который жил во времена Рюрика и от которого получили свою власть все остальные новгородские посадники, вплоть до XV века. Все бы ничего, но возникает вопрос: как он туда попал, этот посадник, если Новгорода при Рюрике еще не было? Ясное дело, летописец археологии обучен не был и про археологические слои понятия не имел. Более того: он даже помыслить не мог о том, что когда-то славного града Новгорода просто не существовало! Потому что Новгород был всегда. Поэтому, видимо, его и придумали.
Правда, Б.А. Рыбаков считал, что эта версия как раз представляет собой неискаженное народное предание. Или, возможно, это неискаженная, первоначальная русская летопись, которую переиначили авторы «Повести временных лет» в Новгородской первой летописи младшего извода. Может, действительно попался ученому такой посадник… Все эти допущения никак не отменяют того факта, что Новгорода в то время все-таки не было. То есть если Гостомысл и был посадником, то в каком-то другом месте. С Рюриковым городищем отождествить Новгород тоже весьма затруднительно, поскольку, по всей видимости, тогда его еще так не называли. Что такое Новгород? Это в первую очередь город, что следует из самого названия. А поселок, который теперь называется Рюриковым городищем, был очень маленьким.
Кто-нибудь может возразить: чисто логически Новгород – это не просто город, а именно новый; значит, где-то был старый? Может, где-нибудь и нашлось бы горемычному посаднику местечко. Однако вряд ли здесь имеет место противопоставление «новый – старый». Скорее всего, имеется в виду, что раньше города не было, а теперь он есть – и он, естественно, новый.
На летописный казус с Гостомыслом можно было бы не обращать внимания: в конце концов, надо же новгородцам откуда-то выводить преемственность своих посадников. Почему бы не таким образом? Но тут в русском летописании начались настоящие фокусы, потому что Гостомысл оказался весьма продуктивной фигурой и зажил собственной жизнью.
К концу XV – началу XVI века русское летописное дело претерпевает сильнейшие изменения, вызванные политическими событиями. Из собрания разрозненных княжеств, соединенных лествичным правом, то есть старым, варварским, дофеодальным правом наследования престола от старшего брата к младшему брату, а не к старшему сыну старшего брата, Русь превращается в единую централизованную державу. Эта держава, безусловно, пока еще находится в самом начале пути, зато аккурат в это время – при Иване III – мы избавляемся окончательно и навсегда от власти Орды (кто не помнит, это произошло в 1480 году). Сравните: через пять лет на другом конце Европы закончится война Алой и Белой розы в Англии. Иван III начинает называть себя господарем – то есть государем – всея Руси. Он еще не царь, но уже отлично понимает, что является хозяином всего государства.
Много позже, во время переписи 1897 года, Николай II напишет о себе напротив графы «профессия»: «Хозяин земли русской». Так вот, первым хозяином был Иван III, поздний Рюрикович. Вот тут-то и совершается настоящий переворот в сознании русского летописца. Он больше не считает Русь некой побочной ветвью мирового развития. Подобно тому, как несколько столетий назад Нестор и его коллеги удачно вплели славян в общую канву мировой и библейской истории, исходя из тогдашних представлений о мире, так и летописцы XV–XVI веков определили Русь в контекст уже не просто общемирового, а конкретно имперского развития, произведя русских царей непосредственно от римских кесарей. Кстати, римский вопрос, в отличие от норманнского, не волнует практически никого: римляне – люди уважаемые.
