Лео уселся позади, глядя в её гордо выпрямленную спину, долго молчал, протягивал руку, чтобы коснуться плеча и снова её отдёргивал.
— Эй, — дракон прокашлялся и позвал решительнее: — Эй?
— Чего тебе?
— Ты на меня обижаешься?
— Лёня, да ты и впрямь гений! — щедро плеснула агент сарказма в голос и отняла одеяло. Нет, она нисколько не мёрзла и в одеяле не нуждалась. Просто чтоб знал.
— Почему?
— Почему-у-у-у?!
Как Пижма ни старалась вести себя соответственно статусу и возрасту, но ситуация вынудила обернуться и отжалеть ботанику ещё одну оплеуху:
— Теперь понял?
— Только то, что вопросы тебе нужно задавать на расстоянии, — Леонард потёр запылавшую щёку.
— Божечки, где ж такие идиотов лепят? — поинтересовалась Пижма у богов, с которыми никогда не была на короткой ноге. Боги глубокомысленно пожали плечами: они тоже делали мужчин куда более сообразительными, но те умудрились растерять умственные способности где-то на дороге между чертогами Всевышних и бренной землёй.
— Я не идиот, — обиделся Лео. — Просто романтик.
— А это не одно и то же? К тебе тут баба клеится, а тебе хоть бы хны!
— Вот именно, — для пущей убедительности дракон скрестил руки на груди и тоже отвернулся, чтобы даже смотреть в противоположную от Пижмы сторону. — «Клеится»! «Баба»! Ты сама-то себя слышишь? Где прекрасная, нежная дева? Где смущение первого прикосновения и долгое ожидание?
— Осталось в прошлом веке, — остудила романтика прагматик, закусывая губу: наверное, ей бы тоже хотелось, чтобы всё было именно так, как представляет Лео. Но она жила в реальном, немагическом мире. В мире, где не поют серенад и не читают стихов прежде, чем «познакомиться поближе». В реальности у людей нет ни времени, ни желания растягивать этап «до», ведь, как правило, обоим ясно, что не наступит никакое «после». Так зачем тогда терять время и тешить себя несбыточными мечтами?
— Для тебя — может быть. А для меня эта романтика жива. Я сам её оживлю, если понадобится. И можешь считать меня идиотом, но я не стану бросаться на женщину, которая сама преподносит себя в подарочной, хоть и невероятно привлекательной, упаковке. Прости, Пижма, но так нельзя.
Ангуссон хотел говорить дальше. О том, что, если Пижме не близка романтика, то он готов быть смешным за них обоих; о том, что самое страшное позади, что они разобрались со всеми проблемами и теперь у них впереди много-много времени: некуда торопиться; о том, что он хочет подарить ей настоящую сказку, раз во вселенной, где она родилась, женщинам такое счастье не перепадает. Но прежде, чем он открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, Пижма поднялась так резко, что кровать всхлипнула.
— Да, я не невинная дева. Не сопливая красотка, которая ждёт, пока кто-нибудь явится спасать её от бед. И характер у меня не сахар, — добавила она, в подтверждение плюя на пол в щербинку меж зубами. — Я, Леонард, взрослая состоявшаяся женщина, знающая, чего она хочет. Я не девчонка и не серая мышь, ожидающая одобрения крылатого рыцаря на белом коне. Я вполне проживу и без тебя. У меня есть выбор и достаточно силы воли. А ты можешь ждать свою идеальную кисейную барышню, которая умеет трепетать ресницами и наслаждаться запахом ромашки, когда ты держишь её за руку.
— Я не это хотел сказать!
— Ой, да всё я понимаю. Все вы одинаковы, во всех мирах. Вам подавай бабу, которая согласится стать тенью. Сильных вы боитесь.
— Вовсе нет! — он дёрнулся, чтобы поймать, исправить сдуру ляпнутое и недопонятое, но неловко запутался в одеяле и медлил слишком долго.
— Я отведу тебя домой, потому что ты достаточно глуп и беззащитен, чтобы найти на свою задницу ещё приключений, сдам Леноре и уйду. Ты больше меня не увидишь. Прости, что подумала, будто между нами пробежала искра.
— Искра? Что ты несёшь? Ленора? Погоди, да я не собираюсь возвращаться к Леноре! Я хотел отправиться домой и был уверен, что ты…
— То есть как это ты не собираешься возвращаться к Леноре?
— Да какое это имеет значение? Я совсем о другом! Да, не собираюсь. Я собираюсь вернуться домой! Домой, понимаешь? В мою пещеру. И я хотел…
Пижма обернулась, стараясь, но оказываясь не в силах рассмотреть в этом наивном, добром, романтичном драконе того, кого никогда в нём не видела, — труса.
— То есть, ты собираешься вернуться в пещеру как ни в чём не бывало? Как будто ничего не случилось?
— Так ничего же и не случилось. Подожди, давай поговорим об этом позже. Я совсем о другом!
— Ювеналий убил твоего брата! Ты слышал Лоренцо? Он практически прямым текстом это сказал! И ты не собираешься сломя голову бежать, чтобы сообщить это матери, способной всколыхнуть совет? Ты не собираешься… мстить?
Леонард, наконец, справился с одеялом, но подойти к девушке не получилось: она отступала назад, словно к ней приближался прокажённый.
— Ты не хочешь отомстить?
— Что за бред? Конечно, нет!
Она набрала в грудь воздуха и выдохнула.
Вдохнула…
И снова не смогла произнести ни слова.
— Ты не можешь. Ты же не трус, верно? Ты просто не имеешь права отступить. У тебя нет выбора!
— Пижма, выбор есть всегда. И я выбираю — не мстить. Ненависть лишь порождает новую ненависть.
— Нет.
— Пижма?
— Нет!
— Да что с тобой?
— Ты не можешь отказаться. Не имеешь права!
Кулак вписался в стену с таким грохотом, что на мгновение весь дом погрузился в тишину. А потом Леонард выругался так грязно, как вовсе не умел до знакомства с Пижмой, и принялся трясти повреждённой рукой. Однако помогло: агент замолчала, в недоумении глядя на нового дракона, способного заткнуть её вот так. На стене темнел обугленный круг, мигая затухающими искорками.
— Я думала, мы сделаем это вместе, — прошептала агент, заворожённо глядя на опалённое дерево.
— Нет. Мы не будем мстить. Я выбираю остановить этот замкнутый круг. И уж точно я не хочу, чтобы в этом участвовала ты.
Где-то вдалеке отозвался на шум сочный удар грома.
— Что ж, значит, я больше тебе не нужна, — отозвалась на него Пижма. — Желаю счастья, Леонард.
Она грубо оттолкнула в проходе примчавшегося на шум Ли и, не дожидаясь, пока бросившийся следом дракон вежливо объяснит хозяину дома, что ничего не случилось, выскочила на улицу, радуясь, что зарождающийся ливень скроет от посторонних взглядов все те чувства, что совершенно непрофессионально текли по её щекам.
Летнему ливню полагалось бы нести метафорическое очищение, как дружескими ладонями, накрывать плечи тёплыми потоками, успокаивать, нашёптывать, что ни одна беда не вечна, а любое сердце со временем заживает…
