— Если ты, скотина такая, — начала агент, — посмеешь бросить меня ещё хотя бы раз…
Она ругалась, а Леонард не слышал. Её непослушные, вечно лохматые волосы колючками торчали во все стороны, скулы краснели от злости, искусанные в беспокойстве, такие желанные, губы призывно раскрывались, и было плевать, что за солдафонкие выражения вырываются из них.
Лео улыбнулся и легко притянул её к груди, провёл ладонью по торчащим в разные стороны прядям, ощущая, что время останавливается, что нет ни огромного кровожадного зверя прямо за его спиной, ни дюжины охранников снаружи, ни Пижмы, исступлённо молотящей кулаками по его плечам и выкрикивающей какие-то обвинения, всё меньше походящие на ругань и всё больше на мольбы…
Он прижался к её губам, не требуя ответа, не наседая, не заявляя права, лишь подтверждая, что всегда будет рядом. Теперь — всегда. Что бы ни случилось, даже если она сама попросит уйти. Слишком долго он жил в мире никому, даже ему самому, не нужных фантазий, глупых сказок о правильной любви, навязанных книжками и чужими историями. Любовь не бывает правильной, никогда. И именно поэтому он сейчас прижимался своими губами к горячим, отдающим железом, искусанным губам самой сумасшедшей женщины из всех миров.
На мгновение Пижма замерла. Она скандалит или как?! Разве смеет этот ботаник улыбаться, хватать её за талию, согревать теплом ладони лопатки?! И, тем более, разве он смеет отстраняться так быстро?!
— И это всё, на что ты способен? — ухмыльнулась она, пока его лицо ещё находилось совсем близко, и обвила руками шею мужчины, пытаясь едва ли не срастись с ним в единое целое.
Вдох и выдох объединились, переплелись, становясь ненужными и невероятно желанными одновременно. Пальцы сомкнулись в замок, по позвоночнику огненным шаром прокатилось тепло, замерев где-то у поясницы, — там, где закончили свой путь, сомкнулись любимые бледные ладони. Колючие искры заплясали на губах, до боли, до наслаждения обжигая и готовясь разгореться в бешеное пламя…
— Кх-кх, — вкрадчиво раздалось над головой. — Я вам не мешаю?
Разлучённые и счастливо обретшие друг друга влюблённые забыли о сущей безделице: их всё ещё собирался убить огромный кровожадный монстр.
Парочка нехотя разлепилась на две отдельные половинки.
— Мешаешь, — честно признала Пижма, не выпуская руки Леонарда. — И вообще хорошо бы ты нас оставил минут на… э-э-э… — она скептически осмотрела свою невинную добычу, — минут на пятнадцать.
Дракон обидно заржал:
— Пяти хватит.
— И вовсе и не хватит! — оскорбилась за Лео агент. — За пять минут я его хорошо если хоть обездвижу, — добавила она в сторону.
Более самовлюблённый мужчина, чем Леонард, наверняка попытался бы доказать, что его… обездвижить не получится и за полчаса; но Ангуссон не был столь помешан на своей персоне, поэтому, справедливо рассудив, что не стоит терять время, которое можно потратить на активное движение в противоположную от драконьей пасти сторону, готовил диверсию.
Быстро-быстро, пока угрозы не сменились действиями, алхимик выбрал из редких уцелевших валяющихся под ногами декоктов и трав нужные, сгрудил в кучу, приправил волосом, вырванным из головы возмущённо дёрнувшейся Пижмы, и приготовился к действу.
— Надеешься второй раз использовать тот же фокус? — дракон наклонил голову, что далось ему весьма непросто, шмыгнул носом, когда со стен и потолка посыпалась срезанная жёсткой чешуёй каменная крошка, и высунул раздвоенный язык.
Глаз Пижмы нервно дёрнулся: дракон был невероятно похож на крохотную очаровательную ящерку, в которую обращался Леонард; схожие щели зрачков, провалы ноздрей, у которых всегда немного дрожал воздух от перепада температур, чешуйки, слегка расходящиеся у губ при дыхании и открывающие раскалённую кожу, словно трещины в скале, не способной более сдерживать бушующий вулкан, тот же чувствительный бугорок под подбородком…
— Вообще-то я надеялся использовать новый, — нехорошо, почти как агент Пижма перед удачным ударом, ухмыльнулся Лео и вырвал из её рук меч, чтобы неумело, но глубоко вонзить под подборок монстру.
Вой, кажется, сотряс не только пещеру, но и всю гору. Клуб огня, дыма и искр вырвался изо рта ящера, вытеснил из пещеры воздух, до того не выдавленный драконьей тушей, и жгучей стеной понёсся к людям, не причиняя вреда лишь монстру.
— Ложись! — заорал Лео уже после того, как, подмяв под себя Пижму, вместе с ней рухнул на пол.
Огонь пронёсся прямо над их головами, опалив волосы, жаром обдав затылки, заставляя лицами уткнуться в каменный пол, больше не кажущийся прохладным, и пробкой вылетел из входа в пещеру, вынуждая карауливших Ленору и Сэма с криком отпрянуть.
— Мама?! — недоумённо приподнялся Лео, но тут же вынужденно, спасаясь от новой порции пламени, вновь распластался.
— А ты думал, я одна тебя спасать приду? Я психопатка, но не идиотка!
— Я могу запомнить и цитировать это заявление в будущем?
— Только попробуй!
— Лапа!!! — парочка едва успела перекатиться, чтобы не угодить под мечущегося в тесном пространстве дракона.
Пещера дрожала, гудела, ходила ходуном. Пытаясь дотянуться до меча, вырвать причиняющую боль занозу, Ювеналий в щепки разнёс, раздавил скудные остатки мебели, огромными боками чиркал по камням, выбивая искры, колотил в стены и потолок, пытаясь вырваться из мучительной клетки или хотя бы понять, где верх, а где низ.
— Больно, наверное, — почти сочувственно заметила агент, но избавилась от мук совести сразу после того, как извивающийся хвост хлестнул её по ногам и заставил плашмя растянуться на полу. Лео тут же подхватил её под мышки, уволакивая в сторону. Хорошо бы в укрытие, но в пещере не осталось ничего, за чем можно было бы спрятаться: лишь ревущий ящер, развернувший от боли крылья, взбирающийся по неровным сводам, висящий вниз головой и вновь падающий на землю.
Леонард машинально коснулся рукой горла, лицо его перекосилось:
— Ты даже не представляешь, насколько. У нас там что-то вроде центра управления яростью. В председателе сейчас нет ничего человеческого, потому он и не может сообразить, как дотянуться до рукояти. Зря я это. Можно было и менее… жестоко…
— Можно было ещё и провернуть лезвие! — кровожадно поправила Пижма. — Надо пробираться к выходу.
Некоторые идеи не вызывают сомнений.
Прыжок, прыжок, удар, ещё прыжок — и метнуться к стене, пока чешуйчатая спина врезается в противоположную.
Схватить за руку и метнуться… Проклятье! Он — направо, она — налево, с разбегу теряя направление, падая, и вновь упрямо пробиваясь на свободу.
Не менее упрямо, чем сам дракон, почуявший дуновение ветерка сверху и не способный от застилающей человеческий разум боли сообразить, что это потолок, а не дверь. Хотя… Есть ли дракону разница?
Пещера рыкнула, отзываясь на рёв боли, и словно осела. На мгновение стало тихо, даже зверь остановился, силясь удержать последний проблеск человеческого разума. Тихий шелест взял исток у самого верха, там, где прорубленные в камне окошки вентиляции выдавали себя перекрестьем лучей света. Шептал, шуршал, шушукался сам с собой, чтобы, осознав безнаказанность, грохотом обрушиться вниз.
