Я подняла голову, ощущение чужого взгляда пропало. Черт, как же все не вовремя!
Схватив сумочку, не пересчитывая я сгребла в нее деньги, подняла туфли и выскочила в коридор, оставив алый треугольник ткани на полу номера.
Ночной портье проводил меня обеспокоенным взглядом и даже схватился за телефон, но потом, подумав, опустил трубку, наблюдая, как я выхожу через застекленные двери. Его тревога была отчасти объяснима. Без каблуков, что добавляли мне десяток сантиметров роста, без косметики, с растрепанными влажными волосами я выглядела, как сбежавшая с уроков школьница, одолжившая платье у старшей сестры и отправившаяся искать приключения на пятую точку. А он сдал номер, не попросив паспорт. Впрочем, мой возраст его волновал, только как следствие неприятностей, что он сулил, но никак не сам по себе.
Но дело было не только в косметике и туфлях. За ночь со мной мужчинам приходилось расплачиваться отнюдь не деньгами, чтобы они там себе не думали. Сегодня я забрала у любовника три года жизни. И теперь они мои. Забрала три, а к моим прибавилось всего полтора, сделав меня немного моложе. Куда исчезали еще полтора года, не знал никто. Отец вроде пытался вывести закономерность, говорил о естественных потерях при переходе времени одного к другому, что-то еще… Я не вникала, зная одно, что получаешь всегда в два раза меньше, чем берешь, и поначалу меня злила подобная расточительность, а теперь стало все равно. Если нужно отрезать два куска пирога, чтобы съесть один, я их отрежу.
Я могла забрать у любовника всего день, а могла и пятьдесят лет. Забрать просто так, потому что вернуться в младенчество таким, как я не грозило. Наше время замирало на хрупкой границе, едва миновав переходный возраст, когда гормональная система только-только приходит в норму, каждый раз начиная отсчет именно с него. Завтра я буду на день старше, через неделю еще старше, а потом снова выйду на охоту или позволю себе отдохнуть, став чуть взрослее. А может, выйду на охоту просто так, из любви к процессу. Может быть… Главное, я всегда могу вернуться и начать все заново.
Прохладный пахнущий бензином воздух ударил в лицо. Я больше не могла сдерживаться и побежала. Мелкие камушки впивались в босые ступни, сумочка ударяла по бедру. Неужели показалось? Неужели чужой взгляд и чужое внимание мне просто почудились?
Я остановилась под окнами того темного номера, где остался мужчина, и посмотрела на растущее напротив фасада раскидистое дерево. Нет, не померещилось. Провела рукой по стволу. Вот здесь он чуть содрал кору ботинками, скорей всего, когда спускался и забирался. Нижняя ветка надломлена, он торопился. Вывернуты два куска газона в том месте, где он спрыгнул. В воздухе витал слабый аромат туалетной воды.
Неизвестный в хорошей форме, раз смог так быстро спуститься. А вот что он сумел рассмотреть в темноте еще вопрос. Света в номере мы не зажигали. Но я почему-то была уверена, что он увидел все, что хотел. Все, что ему было нужно.
– Кто же ты? – прошептала я едва слышно, – И что тебе нужно от меня?
Над головой раздались характерные щелчки, с таким звуком вспыхивает пламя в миниатюрной зажигалке. Я посмотрела наверх как раз в тот момент, когда мужчина, еще недавно прижимавший меня к груди, поднес огонек к кончику сигареты. Мы встретились взглядами, в его была неловкость. Я отвернулась. Этот парень больше не был мне нужен.
– Эй, – позвал он, перегибаясь через перила балкона.
Я сошла с газона на теплый асфальт, за день он прогревался так, что становился мягким, отряхнула ступни и надела туфли.
– Эй, – повторил он, – Как тебя зовут?
Не оборачиваясь, я помахал случайному любовнику рукой. Имена не имел никакого значения. У меня их было столько, что все и не упомнишь. Хотя, для людей они важны. В разные времена нас называли по-разному. На севере чаще всего йо-коло, дословно «демон сношающийся с животными», самокритичное название, надо сказать. На юге, где солнце жарит так, что сама земля трескается от жажды, нас называли «морденаре» - смертельный поцелуй. Самое большое распространение получило самое некрасивое и вульгарное название, на западе нас называли суккубами, и было в этом слове что-то пакостное, что-то сучье.
Я всегда предпочитала легкое и мелодичное лайне – «любящая жизнь» пришедшее с востока. Было в этом слове что-то лаконичное и острое, как клинок.
Я лайне, любящая жизнь. А имена? Могу назваться любым, выбирайте.
Уличный фонарь два раза мигнул и потух. Сзади послышался приближающийся шум двигателя, тихо шуршали по асфальту шины. Из двигавшегося малым ходом автомобиля высунулся рыжий парень и заорал:
– Эй, детка, поехали с нами!
В машине раздался взрыв хохота, их там ак минимум трое.
Эх, встреться вы мне на два часа раньше… Сейчас я сыта, а переедать вредно.
– Девушка! Красавица!
Я, не раздумывая, шагнула в тень, растворилась среди серых очертаний придорожных кустов. Лайне могут становиться незаметными, когда захотят. Правда, такое случается очень редко.
– Эй, Алекс, куда она делась?
– Без понятия, рули давай, найдем другую шалаву.
Да, это могло бы быть занимательно. Машина, взревев двигателем, проехала дальше и влилась в поток машин на центральной улице. Раздался пронзительный собачий лай, и я вышла из тени. Человеческие глаза можно обмануть, а вот звериный нюх никогда.
Город никогда спал, он рычал автомобильными двигателями, говорил разными голосами, пел из радиоприемников, плакал дождем, смеялся цветами, проклинал выхлопными газами, мигал яркими огнями рекламных вывесок, гудел проводами и веселился шумными компаниями. Кто-то спешил домой, кто-то из дома, кто-то убегал, кто-то находил в нем приют. Город жил.
Я спустилась в подземный переход, каблуки громко цокали по бетону, но и этот одинокий звук терялся в монотонном гуле поездов и ругани торговцев. Здесь тоже кипела жизнь, лотки с мороженым соседствовали с цветочными, газетными будками и прилавками с китайскими футболками. Здесь кипела своя другая жизнь.
На картонке спал бомж, на другой уличный музыкант наигрывал мелодию на саксофоне. Я остановилась напротив, расстегнула сумочку и вытряхнула в раскрытый футляр деньги недавнего клиента.
– Удачная ночь? – спросил Гарик, опуская инструмент.
– Обычная, – я пожала плечами и повернулась, чтобы уйти, когда он произнес:
– Тобой интересовались?
– Да? И кто?
– Наши его не знают, – он облокотился на расписанную граффити стену.
В свете последних событий это прозвучало настораживающее. Неужели чей-то поводок оказался крепче, чем обычно? Придется менять квартиру и ночной клуб.
– Ани, – музыкант вдруг оттолкнулся от стены и схватил меня за руку, – Если тебе понадобится помощь, обещай, что ты ее попросишь.
Точно придется и, возможно, не только район, но и город, раз уж уличный музыкант, которым я изредка перебрасывалась парой слов, предлагает помощь..
