Но Матвей уже все видел сам. Он замер всматриваясь в старое нечеткое фото, потому что рядом с промышленником, построившим дом у озера, стояла она. Стояла вполоборота и, кажется, кому-то улыбалась. И пусть фото было старым с плохим разрешением, он узнал эту улыбку тот час. Узнал вьющиеся волосы, которые на фото взметнул ветер, наверное, поэтому девушка придерживала рукой шляпку.
— Он построил дом в одна тысяча восемьсот восемьдесят пятом году, в аккурат, когда начал разрабатывать песчаный карьер… — начал рассказывать библиотекарь и замолчал на полуслове, когда Матвей совершенно невежливо вырвал из его рук лупу и поднес к желтоватому листку бумаги. — Ну, мил человек, разглядывай пока, а я за чаем схожу.
— Да-да, спасибо, — крикнул ему в спину мужчина, продолжая разглядывать такое знакомое и такое незнакомое лицо девушки. А внутри все подрагивало от странного чувства предвкушения. Он нашел! Черт! Он и в самом деле нашел ее! На девушке было светлое платье, хотя саму фигуру от объектива загораживала пожилая особа. И похоже, нарочно загораживала, словно не от камеры, а от прицела пистолета.
Перед девушкой стояла невысокая чуть полноватая женщина, в темном вдовьем чепце. Сурово стиснутые губы, наглухо застегнутое платье, скрепленное овальной брошью у горла и тяжелый взгляд, как у сторожевого пса, которого Матвей видел однажды, он, казалось, говорил: «только подойди, только посмей и я разорву тебя на куски».
Мужчина торопливо опустил лупу, взял телефон и сделал несколько фотоснимков. Вот и все, теперь ее изображение навсегда останется у него в облаке.
Он отвел глаза от фотографии и сосредоточился на тексте на соседней странице.
Промышленник Завгородный… песчаный карьер… кирпичный завод… гончарное производство… вклад в развитие Алуфьево… на его деньги построена приходская школа и больница…
И ни одного упоминания о семье. Как назло ни одного женского имени рядом с его. Кем была эта девушка? Случайная прохожая, запечатленная фотографом? Вряд ли, иначе ей нечего делать в его доме. Тогда кто? Дочь? Жена? Воспитанница? Батрачка? Нет, последнее вряд ли. Батрачки держат себя иначе, у них другая осанка, другой взгляд.
Он вернулся к фотографии и снова услышал шаркающие шаги библиотекаря. Старик поставил на стол пузатый чайник и снова удалился.
И тут ему в глаза бросилась одна странность. На странице, где рассказывалось о промышленнике, была указана только дата рождения, и не было даты смерти. Представить, что человек прожил более ста шестидесяти лет. конечно, можно, но вот поверить в это, вряд ли.
— А почему нет даты смерти? — спросил он у библиотекаря, который вернулся с двумя чашками.
— А потому, мил человек, что Тихоновский, как я тебе уже говорил, придерживался фактов, а где и когда умер Иван Александрович Завгородний до сих пор доподлинно неизвестно. Он навсегда покинул Алуфьево в одна тысяча девятьсот третьем. И все. — Старик сел за стол и развел руками. — Больше мы о нем ничего не знаем.
— А дом у озера? — спросил Матвей.
— А дом продал, — библиотекарь стал разливать чай по чашкам. — Правда новый хозяин бывал в нем редко, а потом и вовсе грянула революция, и здание конфисковали, устроили там сперва склад, а потом вообще забросили, слишком далеко стоит, из Алуфьево не набегаешься. После войны его прибрал к рукам какой-то партийный работник и вроде как дача там у него была…
— А семья? — перебил старика Матвей. — У Завгороднего была семья? Они уехали вместе с ним?
— Кхм, — старик странно крякнул, поставил чайник на стол, достал из кармана очки, нацепил на кончик носа и посмотрел на фотографию в книге, а потом снова на Матвея. — Семьи к тому времени у него уже не осталось. Жена умерла родами. Год точно не помню, но поговаривали, что она так хотела подарить мужу наследника, что пренебрегла советами врача. У нее уже было три выкидыша…
— Кто говорит? — нахмурился Матвей. — Неужели, кто-то еще жив?
— Это вряд ли, — рассмеялся библиотекарь. — Но знаешь, мил человек, как это в маленьких селах бывает, у нас память долгая. Вот ты, к примеру, завтра уедешь, а бабка Сима и лет через десять тебя описать сможет, если доживет. — Он снял очки, но в карман не убрал, стал вертеть в подрагивающих руках. — Я говорил с фельдшером, не с тем, что сейчас работает, а с Дмитрием Васильевичем, его предшественником. Вот он мне и рассказал, а ему в свою очередь учитель, Никанор Павлович. Тот практику в Алуфьево почитай лет двадцать держал, даже в революцию его не тронули. Врачи, они, знаешь ли, всем нужны.
— Так что там с женой? — вернул воспоминания старика в нужное русло мужчина.
9. Ищущий истину (3)
— Померла она родами. Но своего добилась, наследника мужу подарила. Наследницу. Анастасия Завгородняя, — он ткнул узловатым пальцев в улыбающееся лицо мертвой девушки, что сейчас жила в доме у озера.
«Значит, Анастасия» — мысленно произнес имя Матвей и добавил: — «Настя».
— Единственная дочь Ивана Александровича и наследница всего состояния. Самая завидная невеста на весь уезд. А ведь думали, что она за матерью последует, такая слабенькая родилась, но ее кормилица выходила. — Подрагивающий палец сместился с лица девушки на пожилую матрону, что пыталась загородить Анастасию от объектива. — Выходила, да так и осталась навсегда при ней.
— А промышленник?
— А промышленник запил, — Библиотекарь покачал головой. — То ли жену любил, то ли время было такое, пили почти все, особенно если деньги водились. Из-за пьянства все и случилось.
— Расскажете? — Матвей пододвинул блокнот ближе, всем своим видом показывая, что готов слушать.
— От чего ж не рассказать. — Старик отложил очки и пододвинул к себе кружку с чаем, но пить не стал, просто грел руки. — Доподлинно, конечно, неизвестно, но вроде как все со сватовства началось. Просватал промышленник Настю за сынка одного из деловых партнеров. Да, видимо не угодил. Поговаривали, что ей-то больше по сердцу Митька — писарь был, сынок тогдашнего управляющего Завгородних Прохора Ильина. Но отец Насти сразу наложил на это вето. И правильно, где это видано, чтобы первая красавица уезда вышла замуж за писаря. — Он вздохнул. — Правильно-то правильно, но кто ж отца слушать будет. Как мне сказала как- то внучка, старичье вообще ни черта в жизни не понимает. Слышь, мил человек, «старичье» — это она про меня.
— Слышу, — сказал Матвей только ради того, чтобы что-то сказать.
— Ее бы на сто лет назад, посмотрел бы как она, старичью перечить стала. — А Настя перечила?
— Кабы знать, — библиотекарь снова стал задумчивым. — Но у промышленника нрав был… дай боже, суров, да на расправу скор, а уж если на грудь примет, хоть святая святых выноси. Но как бы там ни было, месяц спустя нашли Настю Завгороднюю в петле. Была первая красавица, да вся вышла.
— А?
— Б, — передразнил его библиотекарь. — Митьку-писарая под стражу тут же взяли. Мол, это он ее порешил, осерчав, что не пошла она поперек отцовской воли.
