— У тебя будут проблемы, если он и в правду пойдет к городовому? — тихо спросила Настя. — Ты же только что вернулся оттуда…
— Вряд ли, — пожал плечами мужчина. — А если и пойдет, кто ему поверит? Хрупкая девушка подвесила его, крепкого святого отрока к потолку, и он понятия не имеет, как она это сделала. Да и девушку вряд ли удастся найти, я на библии поклянусь, что живу здесь один, местные подтвердят.
— Ты пойдешь на клятвопреступление ради меня?
— Да.
— Спасибо, — произнесла она, появляясь рядом, а потом… Матвей долго не мог понять, как это произошло. Нет, не так, он удивился своим ощущениям, когда Настя встала на цыпочки и поцеловала его в щеку, будто перышком по коже провели. Вот только от прикосновения этого «перышка» у него мурашки пошли по телу. Господи, такой трепет он испытывал после первого прикосновения к девушке, лет в шестнадцать, если память ему не изменяет. — За все. И за то, что ты такой, — произнесла она исчезая.
Мужчина захлопнул дверь, и словно дождавшись этого момента. В кладовке что-то с шумом упало. Наверняка лопата. Но когда Матвей открыл дверь, инструмент стоял в углу, там, где ты он его поставил несколько часов назад. Медная вешалка все так же лежала на полу, а рядом валялся молоток, рулон старых обоев с загнутыми краями, что-то еще. Но ничего, что могло бы с таким грохотом упасть. Пустая комната оставалась пустой.
Матвей присел, взял в руки молоток, повертел вешалку с крючками и, повинуясь наитию, стал забивать гвоздь в стену. Хоть будет куда куртку повесить.
Два удара, и гвоздь вдруг ушел в стену полностью, а потом с тихим шуршащим звуком куда-то провалился, словно где-то там была пустота.
— Матвей, простите, не помню, как вас по батюшке, можно попросить об одолжении?
Мужчина повернулся, но кладовка оставалась пуста.
— Да? — откликнулся он и надавил на место, где исчез гвоздь, и стена немного промялась. Он надавил сильнее, и старая бумага порвалась под большим пальцем.
— Ты не мог бы вбить крюк над дверью? — спросила девушка, все еще оставаясь где-то там.
— Зачем? — Он оторвал кусок старых обоев, затем еще один и еще. — Чтобы было сподручнее вешать гостей?
Вместо ответа она рассмеялась, но так и не заглянула в эту каморку со старыми, выцветшими обоями. Мужчина оторвал кусок размером с ладонь. Дом много раз ремонтировали, но вот в это комнате, скорей всего использовавшееся для хозяйственных нужд, делали это спустя рукава. А именно клеили одни обои на другие, ромашки на маки, маки на васильки, васильки на какие-то абстрактные узоры… Клеили и клеили, бумага слиплась в один пласт и отошла от стены вместе с частью штукатурки, наверняка именно туда и провалился гвоздь.
Когда он оторвал еще один кусок, на пол посыпались камешки. Матвей отбросил старые обои, дотронулся до стены, и понял, что дело не только старости этих стен. Вернее, дело как раз в них. В старых стенах, которые никто не ремонтировал, в которых кто-то когда-то и зачем-то выдолбил небольшую нишу. Мужчина подцепил пальцами кусок дранки и потянул, под ноги ему снова посыпалась штукатурка, открывая тайник, почти полностью заросший паутиной.
Аккуратно… Черт, он не был столь аккуратен с тех пор как перевозил для коллекции отца печатную книгу, которой по уверениям оценщиков, было лет триста. Он тогда дышать на нее боялся. Совсем как сейчас, когда счищал паутину, когда нащупал острый угол, какой-то коробки… Нет, шкатулки, лак с которой давно потрескался, а рисунок потемнел настолько, что уже и не разобрать, что там изобразил художник. Матвей достал шкатулку и чуть ее не выронил, когда в кармане зазвонил телефон.
— Черт, как все не вовремя, — он осторожно поставил шкатулку обратно в тайник, достал аппарат и рявкнул:-Да.
— И я рад тебя слышать, — развязно сказал Андрей, но чувствовалась в его голосе какая-то нервозность.
— Да ты извращенец, — Матвей придержал телефон ухом. — Если так хотел услышать мой голос, то стоило звонить не на сотовый, а на домашний. Я там премиленькое сообщение на автоответчик записал. А самое клеевое то, что звонить можно бесконечное количество раз и никто не скажет: «хватит».
— Закончил хохмить, клоун? Могу переходить к делу?
— Валяй.
— Мне нужна твоя подпись…
— Мы это уже проходили.
— Точно. Проходили. А теперь послушай меня, умник, ты либо работаешь, либо увольняешься. Или ты думаешь, можно просто так взять и исчезнуть? Ты до сих пор числишься в издательстве, и не курьером, если не забыл, от тебя зависят другие люди. Так что будь другом, притащи свою задницу в офис и подпиши хоть что-нибудь, не хочешь заявление на увольнение, напиши на отпуск. Это что так трудно? Или думаешь, раз сын хозяина, значит, тебе все можно.
— Именно так я и думаю, — ответил Матвей только для того чтобы позлить референта отца. Хотя на этот раз тот был прав. — У меня к тебе встречное предложение. Я подпишу все, что ты мне подсунешь, но с одним условием.
— Что за условие? — осторожно спросил Андрей.
— Найди мне открытку.
— Не понял.
— Открытку из набора, что выпустили об этих краях к семидесятилетию советской власти. Местная типография, минимальный тираж и «Слава КПСС» на обороте.
— Нужна какая-то конкретная открытка или весь набор, — деловито уточнил референт отца, и Матвей услышал, как защелкали кнопки клавиатуры.
— Конкретная. На ней изображен дом, в котором я сейчас живу. — Стук клавиш оборвался. С домом у Андрея были связаны не самые приятные воспоминания. — Найдешь, подмахну любую бумажку не глядя. — Договорились, — сказал помощник отца и отключил вызов.
— Приятно иметь дело с исполнительным человеком, — рассеянно сказал Матвей убирая телефон в карман. И вдруг понял, что говорит правду. Андрей, конечно поганец, мало того, поганец, невзлюбивший его с первого взгляда, но он очень исполнительный поганец, за это собственно отец его и держит.
Мужчина снова достал шкатулку, стер пыль с потемневшей крышки, оглянулся, совсем, как в детстве, когда таскал из буфета конфеты. Но Настя по-прежнему избегала этого места. Матвей медленно поднял крышку. Свет в каморке мигнул.
В тайнике лежали бумаги, старые и пожелтевшие, хрупкие настолько, что когда он коснулся уголка, тот просто остался у него в руках. Свет мигнул снова, но Матвей успел разобрать несколько слов, написанных черными расплывшимися чернилами: «…навеки ваша Настя».
— Вот оно как, — пробормотал он, закрыл шкатулку и вышел из кладовки.
Кресло в гостиной качалось с тихим размеренным скрипом. Два дня назад это испугало бы мужчину до судорог, а сейчас… Сейчас он поставил находку на стол, сел в соседнее кресло и позвал:
— Настя.
Девушка тут же появилась в кресле. Она лукаво ему улыбнулась, потом увидела шкатулку и улыбка застыла.
— Могу я задать вам, Анастасия Ивановна, неприличный вопрос… — начал он и в этот момент в доме погас свет.
