— Что тебе ясно? — вдруг вспылила она. Ей совершенно не нравились ни его слова, ни тон, которым он их произносил. Совсем, как батюшка Михей на исповеди. А священник ей никогда не был по нраву, все нудел и нудел о спасении души, а сам сало в пост жрал, она видела.
— Ясно, что он уехал, а ты принялась страдать и выливала свои страдания на бумагу. Но судя по тому, что эти письма к тебе вернулись, это еще не конец истории.
— Он женился, — зло сказала девушка. — Представляешь, взял и женился! Той же осенью…
— Каков подлец!
— Хватит надо мной смеяться, я не ребенок!
— А тогда была, — сказал Матвей, первые капли начинающегося дождя большие и тяжелые, как монеты, ударились о стекло. — Неужели ты думала, он проведет всю жизнь в тоске о тебе?
— Нет, — ответила Настя таком тоном, в котором безошибочно угадывалось «да». — Он женился на купчихе, и письма мне вернула она.
— А вот это уже плохо. Он должен был сам. Не такой уж твой кузен и смелый, раз послал вместо себя одну женщину объясняться с другой.
— Да что ты понимаешь? — Она сердито вскочила с кресла. — Он единственный кто… он первый…
— Первый «кто»? — спросил Матвей точно таким же тоном, как тогда в коридоре, когда она наябедничала на «святого отрока».
— Он меня почти поцеловал, там у озера…
— Так «почти» или все же поцеловал? — Мужчина тоже встал.
— Вот ты смог бы после поцелуя одной женщины просто так взять и уйти к Другой?
— Знаешь, я не теоретик, скорее практик, — ответил он, склоняясь к Настиному лицу. Она почти ощутила на коже его теплое дыхание. — Возможно, стоит это проверить…
Девушка замерла не в силах вымолвить ни слова, не в силах отстраниться или исчезнуть. Казалось, на эти несколько секунд она совершенно забыла, что может просто раствориться в воздухе, что ей совсем необязательно стоять тут и смотреть в его серые глаза. Совсем необязательно гадать, что будет дальше. И будет ли.
Пламя свечей метнулось в сторону, словно где-то отворили окошко, а потом…
Раздался отчетливый звук шагов: «тук-тук-тук», заскрипело старое дерево, а потом снова «тук-тук-тук», только уже в обратную сторону, будто кто-то над их головами встал, чтобы размять ноги и прошелся туда-сюда.
— Чердак ведь заперт? — нахмурился Матвей. — И в доме никого кроме нас нет?
— Ну… — протянула Настя. — Не совсем.
12. Отвечающая на вопросы (2)
Где-то громко хлопнула оконная рама, по стеклам растеклась струи дождя. Девушка чувствовала его приближение, также как пес всегда чувствует приближение чужаков к дому. У нее осталось всего несколько минут, и ей очень не хотелось чтобы они закончились вот так. Не хотелось оставлять этого мужчину одного… Почти одного.
Матвей ничего не сказал, только выражение его лица изменилось. Что-то исчезло, что-то значительное, что-то нравившееся ей. Зато появилось нечто иное, например решительность. Или упрямство, как говаривала нянюшка и добавляла: «ослиное», явно имея в виду воспитанницу.
Он развернулся, в очередной раз наткнулся на столик с напитками, и вышел в коридор. Настя закрыла глаза, а открыла их уже перед ним, появившись на его пути… И сразу поняла, как ошиблась, когда он едва не налетел на нее. едва не прошел насквозь.
— Постойте… постой, пожалуйста.
— Можешь зажечь свет?
— Мммм… Нет.
— Что-то мне подсказывает, что ты врешь.
Ишь, проницательный какой. Конечно Настя, врала, но исключительно в угоду здравомыслию
— Ты, кажется, хотел что-то проверить? — спросила Настя. Кто бы знал, чего ей стоило произнести эти слова. Смущающееся привидение? Смешно право слово. — Так проверяй. — Девушка стала почти осязаемой, становясь почти человеком, всего на несколько минут, но насколько могла.
— Интересно, — протянул Матвей, вглядываясь в ее лицо. Непонятно видел ли что-нибудь в окружавшей их темноте, но одного она добилась, он снова сосредоточился на ней. Мир за стеклом стал ослепительно белым от очередной прорезавшей небо молнии, а потом недовольно заворчал, громко и сильно, так что заложило уши. Время истекало, уходило, как вода в песок, еще немного и она не сможет сопротивляться зову. Зову дождя, зову озера, что навсегда оставили на ней след. Она ощущала его все сильнее и сильнее, как пес, что получил клеймо заводчика и пытался расчесать рану. — Что же такое там спрятано, ради чего ты готова даже произносить слова, противные твоим губам?
— Я… — она облизнула упомянутые им губы, которые вдруг закололо, словно ледяного сидра хлебнула. — Мне не противно, мне просто… «Страшно» — могла бы сказать Настя, но не стала.
— Не дразни меня, тебе наверняка рассказывали, что происходит, если дразнить мужчину, — задумчиво произнес Матвей и, обойдя девушку, направился дальше по коридору. Она хотела пойти за ним, очень хотела, и плевать на все предостережения нянюшки, которая считала неприличным даже разговор с мужчиной. Хотела… Но он направился в эту проклинаемую господом кладовку, а потом вышел держа в руках изогнутую железку, которой вскрывал гроб.
— Попробуй остановить меня. Уверен, ты можешь, — сказал мужчина, приближаясь к двери, за которой начиналась лестница на чердак.
— Могу напугать, — едва слышно прошептала она.
— Как с… — он замялся, — с моими гостьями?
Она снова почувствовала злость, из-за того, что он вспомнил тех блудниц. А еще беспомощность. Она много чего могла сделать, но не хотела. Впервые в своей «нежизни» не хотела причинить вред.
— Что ты им показала, раз они решили столь поспешно ретироваться, оставив меня в тоске и печали? — он поддел железкой одну из дужек замка.
— Появилась за креслом и перерезала тебе горло, чтобы ты не печалился. Знаешь, так легко принять разлитое красное вино за кровь.
— Поверю тебе на слово, — сказал Матвей, налегая на рукоять, и замок с тихим «дзинь» упал к их ногам. Дверь скрипнула. — Горло мне еще ни разу не перерезали, как ты наверно догадываешься, так что это сугубо новое впечатление. И я редко начинаю знакомства с девушками с таких ролевых игр.
— А со мной редко знакомятся, приглашая в дом кокоток.
— Туше, барышня, — Матвей улыбнулся и прикоснулся к двери. — А теперь позвольте…
Она закрыла глаза, перемещаясь вновь. И вновь появляясь между мужчиной и входом на чердак, появилась перед ним и почти коснулась его груди своей. Настя прижалась спиной к двери, не давая ему открыть ее. — Дай мне слово, — прошептала он из последних сил. — Пообещай…
Сверкнувшая в окне молния осветила часть коридора за его спиной, и черты лица Матвея показались ей слишком острыми, почти злодейскими, совсем как на фреске изображающей явление нечистой силы, той самой, на которой намалевали разгуливающих по улицам чертей. У них было похожее выражение лица, такое же шкодное.
