А сейчас она ощущала тепло его кожи, когда Матвей провел рукой от запястья к ладони. Когда его указательный палец задержался на линии жизни, она ощутила, как что-то воздушное, что-то похожее на пузырьки шампанского, что ей доводилось попробовать всего раз в жизни, закружилось вокруг нее так, что захотелось смеяться.
Мужская ладонь легла на ее, и их пальцы переплелись. Это казалось таким логичным, таким правильным, таким хорошим.
Неужели еще минуту назад в комнате был кто-то еще? Она не могла поверить, потому что сейчас весь мир исчез, все, что существовало за стенами этого дома, все, что когда-либо будет существовать.
Она подняла голову и посмотрела прямо в темно-серые глаза. Матвей наклонил голову, словно стараясь рассмотреть свое отражение в ее. Или… Или, может, поцеловать?
— Теперь ты просто обязан попросить моей руки, — вырвалось у Насти раньше, чем она смогла сообразить, что именно сказала.
— Думаешь? — Матвей улыбнулся, а потом добавил: — Прошу…
Сердце, которое давно не билось, затрепетало. Глупо было ждать чего- либо. Он же просто взял ее за руку. Настя уже давно научилась ничего не ждать в своей «нежизни». И, тем не менее, замерла.
Пауза между словами меньше секунды, но она растянулась для девушки на целую вечность.
И эту вечность прервали самым тривиальным образом. Для нее тривиальным, нетривиальным для него. Они снова услышали их. Оглушающие в окружающей тишине шаги. Отчетливые и пугающие, как крик ворона над пашней по весне. Как предзнаменование беды.
Кто-то прошел по чердаку. Три шага туда, три обратно.
Настя не смогла совладать с собой, и ее рука, еще секунду назад, бывшая такой живой, такой по-настоящему осязаемой, вдруг растаяла. И пальцы Матвея ухватили пустоту.
— Что это? — спросил он, поднимая голову. — Я второй раз спрашиваю, и очень надеюсь услышать ответ.
— Уместнее спросить «кто», — справившись с эмоциями, ответила Настя. — Он приходит только когда мне хорошо. Всегда, когда мне хорошо и никогда, если мне плохо.
— Он? — уточнил Матвей, разворачиваясь к двери, к серому провалу, ведущему в коридор. — Я открыл чердак. — признался он.
— Не имеет значения, — убито ответила девушка. — Чердак был закрыт не для того, чтобы не выпустить его. Такому, как он двери не помеха. Чердак был закрыт, чтобы туда не ходил ты…
Она продолжала говорить, когда в коридоре послышался шум. Он был похож на шуршание бумаги, в которую оборачивают шляпки, перед тем, как положить в коробки. Сухой ломкий шелест. А потом в дверном проеме появился человек, сплелся из тончайших нитей полумрака, что скапливается по углам даже в ясный полдень.
14. Представляющая гостей (2)
Он был невысок и всегда носил сюртук из темно-зеленого сукна, страдал отдышкой и не видел ничего дальше своего носа без очков. Сейчас их стекла выглядели разбитыми. Настя понимала, что увидел перед собой Матвей. Пожилого мужчину, склонного к полноте, который подслеповато щурился и совершенно не выглядел опасным. Он выглядел, как битый жизнью стряпчий и не более. Внешность бывает обманчива.
Взгляд прищуренных глаз остановился на Матвее.
— Кто вы та… — начал мужчина, но она прервал его:
— Здравствуйте. Прохор Федотыч. Как ваши амбарные книги, прилично себя ведут в этом столетии?
Не имело никакого значения, что она говорила. Настя могла перечислить ему заповеди или составляющие пряной медовухи, что варила кухарка к яблочному спасу. Могла прочитать какое-нибудь городское уложение, запрещающее сваливать навоз в городской черте, результат был один и тот же.
Бывший управляющий папеньки открыл рот. Нет, он ничего не сказал. Он закричал. Заорал, как раненый медведь, вкладывая в этот звук всю свою силу. Свою жизнь. И свою смерть. И поскольку он в отличие от Насти не растрачивал силу на имитирование «нежизни», его такие глупости не волновали, то звук вышел оглушающее сильным. Так и захотелось поковыряться в ухе и убедиться, что оно все еще на месте.
Но в его крике было кое-что еще, не только звук. Настя едва почувствовала легкое дуновение, а вот Матвея отбросило прямо на стеклянные двери террасы. Стекло звякнуло, и девушка ощутила трещину, как царапину на коже. Бутылки на столе упали, запахло разлившейся самогонкой, кресло, в котором она так любила сидеть, стало раскачиваться само по себе.
— Нет, — сказала девушка, делая шаг вперед и загораживая пытающегося подняться Матвея. — Ты его не тронешь!
Полноватый мужчина взревел снова, мгновенно перемещаясь к девушке. Он был невысок, и они почти смотрели друг другу в глаза.
— Нет, — повторила она и поняла, что это правда. На этот раз она не отойдет в сторону, не оставит человека одни на один с этим… с этим… Она не могла сказать во что превратился Прохор Федотыч после смерти, но явно во что-то отличное от нее. И слава богу, а то орали бы тут дуэтом, как мартовские коты по весне. Чур меня чур! — Я хозяйка этого дома. Не ты!
Бывший управляющий раздвинул губы в улыбке. И она в который раз поразилась тому, какие острые у него зубы, словно иглы.
— Я долго ждал, — едва слышно прошелестел мертвый управляющий, — уже и не чаял…
В его шепоте слышалось торжество, а в жесте, во взмахе рукой, было столько неприкрытой насмешки. Он сделал это в пику ей, в пику ее словам о доме.
Стеклянные двери за ее спиной открылись, Матвея, который только-только встал, просто вытолкнуло на террасу. Тот только и успел выругаться, в очередной раз помянуть господа всуе и еще чьих-то матерей, Чем они интересно могли ему помочь?
Двери захлопнулись, оборвав поток ругательств. Но этого управляющему показалось мало, он сжал кулак, и трещина на стекле заросла, как и ни бывало.
— Ты знаешь, чего я хочу, — прошипел он, когда они остались одни. — Исполнишь, и человек останется в мире живых.
Продолжать не было смысла. Так или иначе, они уже это проходили. Так или иначе, но такой разговор у них уже был. За одним «но». Сейчас все изменилось. Прохор Федотыч действительно будто дождался сдачи своих счетоводных книг, и теперь у нее не было выхода.
— Мне нужно время.
— Время? — удивился он, на этот раз без всякой издевки. — Я ждал вечность, могу подождать еще. До дня всех святых, до того, как солнце коснется горизонта. И если я все еще буду здесь, человек умрет… — его голос становился все тише и тише, пока не пропал, а вместе с ним исчез и бывший папеньки управляющий.
— Чего бы вам при жизни, Прохор Федотыч не быть таким бравым, а то ведь на папеньку очи поднять боялись, а нынче вон каким доблестным стали, барышень запугивать научились! Что жизнь загробная с людьми делает…
Она вздохнула и оказалась в коридоре, как раз напротив двери в комнату с цветочными обоями, комнату, где она спрятала шкатулку. И кое-что еще.
