— А вот и я, — тихо проговорил он, выходя на улицу. — Но без криков и вытаращенных глаз. — Он почему-то был уверен, что «поджигатель» далеко не ушел, а наблюдает за домом с безопасного расстояния.
Под ногами зашуршал гравий, автомобиль откликнулся на нажатие кнопки на брелке и приветливо моргнул фарами. Мужчина открыл дверь, бросил на сиденье ноут и папки, закрыл дверь и снова заблокировал двери.
— Все. Если кто-то хочет прогуляться по дому в отсутствие хозяев — милости просим, — громко сказал он в утреннюю темноту. — Ложки в буфете, кровяная колбаса под пятой половицей от лестницы на чердак!
Он вернулся в дом, заглянул в спальню, стащил с кровати покрывало и вернулся к черному входу. Девушка стояла там, где он ее оставил, и недобро всматривалась в темный лес. Видимо, не только его одолевают мысли о притаившихся в кустах недоброжелателях.
— Что ты придумал? — почему-то шепотом спросила она, когда он вышел и закрыл дверь. — Дадим супостатам бой?
— Конечно, дадим. — Он переложил сверток из покрывала под мышку. — Смертный.
— Ах! — Настя посмотрела на Матвея с восхищением.
— Если кто-то хочет выкурить нас из дома, чтобы без помех пошарить под половицами, то мы будем столь любезны и предоставим ему такую возможность. Мы сейчас уйдем и…
— А когда они окажутся внутри, подопрем дверь поленцем, поймаем в лесу бешеную лисицу и запустим к ним? — Девушка подпрыгнула и захлопала в ладоши.
— Эм… — Матвей почесал в затылке и вынужден был признаться: — Я не совсем это имел в виду.
— Не лисицу? — Настя нахмурилась. — Ты прав, она еще обои нам попортит.
— Она задумалась, а потом предложила: — Запрем их и отравим воду. Можно мосол больного чумой зверя или человека в колодец кинуть.
Отведав такой водицы, они точно помрут. Правда, не сразу, а через несколько дней. Бубонная чума очень заразна.
— Теперь я понимаю, почему ты до сих пор никого не прибила, если все твои идеи похожи на эту…
— А еще можно на них сарацинов натравить, только я не знаю где ближайшее стойбище, — продолжала выдавать идеи девушка.
— Так, — Матвей взял Настю за руку, — Идем пока ты гардемаринов из навигацкой школы не вызвала письмом с нарочным.
— А как же… — Она растерянно оглянулась на дом.
— Да шут с ним. — Мужчина потянул девушку за собой, по тропе, что спускалась к озеру. — Пусть живут.
— Мы сдадим нашу крепость без боя? А если супостаты побьют стекла? А если обнесут, прости господи? Или полы вскроют? Или…
Мужчина притянул девушку к себе и поцеловал, заставляя замолчать.
— Пусть вскрывают, — шептал он между поцелуями, — пусть бьют. Мы вычтем это из общей стоимости дома и купим его дешевле.
— Ты говоришь «мы»?
— Говорю.
— Мне нравится.
— Мне тоже. Идем. — Матвей нашел в себе силы оторваться от ее рта. — Устроим тебе идеальный день. — Он потянул ее дальше по тропе. — Для начала, встретим рассвет на берегу озера.
— Не люблю озеро, — прошептала Настя.
— Это потому что оно на тебя так действует? Расскажи почему, — попросил он и посмотрел на девушку.
26. Ее день. Одна тысяча девятьсот третий год от Рождества Христова
— Знаешь, к нам никто не заехал, чтобы выразить соболезнования. — Настя вздохнула, начиная рассказ. — Хотя, чему я удивляюсь? Для всех это была всего лишь старая нянька. Да, она стояла на ступень выше, чем остальная прислуга, но все же. Даже отец Михей не пришел, а все потому… потому…
— Потому что они не знали. — Матвей расстелил одеяло на песке.
— Да. — Девушка села и обхватила себя руками за колени. — В тот день в доме была лишь кухарка, да и та сидела у себя, потому что вряд ли кто хотел ужинать. Гулька испросила разрешения остаться дома, у нее очередной младенец занемог, горничных папенька еще с утра отослал, старший лакей подвернул ногу, младший перебрал браги, оба носов из задней половины не казали. Вроде бы и не таился никто, но как-то само вышло… — Настя поежилась, то ли от утренней прохлады, то ли от воспоминаний. — Вышло то, что вышло. Дохтур уехал засветло, оставив мне пузырек с успокоительными каплями. — Она закрыла глаза, вспоминая и вспоминая свой последний день.
Она помнила чувство потери, что охватило ее. Оно было настолько всеобъемлющим, что заполнило ее целиком, то и дело выплескиваясь наружу слезами. Все сливалось в сплошную серую полосу.
Настя бродила по дому, изредка выглядывая в окна, словно ожидая посланца с того света. Но странное дело тот задерживался, да и остальному миру была безразлична смерть старой няньки. Куры продолжали ходить по заднему двору и копошиться в земле, Семен колол дрова и матюгался, его малолетний сын Васька складывал чурки в поленницу и пытался повторить ругательства.
Вторая пролетка остановилась перед домом ближе к вечеру. Настя как раз стояла у окна и с тоской смотрела на удлинившиеся тени, что перевалились через подоконник и легли на пол гостиной.
— Кого высматриваешь? — спросил папенька. — Если жениха, то напрасно. Он отбыл на юга, здоровье поправлять, в аккурат к свадебке и вертается. Как огурчик будет. — Он раздвинул пальцем занавески, и девушка увидела, как из пролетки вылезает неповоротливый Прохор Фетотыч с саквояжем в руке. — А то будто я не вижу, как ты от него нос воротишь, другая на твоем месте… Да, что с тобой говорить.
— Тятенька я…
— Брысь в свою комнату, — приказал он, но когда Настя уже дошла до двери внезапно передумал: — Хотя, погодь, сперва кофий нам подай. Сумеешь? Али Лариску кликать?
— Сумею, папенька.
— Добро, а то Прохор утомил меня всякими бумажками и ведь сейчас, как пить дать, сызнова начнет, пусть хоть пока рот займет и даст мне глотнуть бренди. — Папенька нервно дернул головой, а Настя еще раз кивнув, побрела на кухню, варить кофий.
Кухня была непривычно пустой, весь дом был непривычно пустым, непривычно шипела вода в чайнике на печи, непривычно пузырился черный заморский напиток, что так пришелся по нраву промышленникам. В прошлый раз, когда она варила эту черную жижу, папенька так ругался, а управляющий тайком сплюнул напиток в чашку. Может и сегодня сплюнет, а папенька заругается, но девушке было все равно. Она поставила на поднос кофейник, две чашки, сахар, сливки, а потом понесла в кабинет. Когда она проходила мимо опочивальни нянюшки, руки предательски задрожали, чашки и блюдца звякнули, но она смогла сдержаться и не зареветь. Это ли не победа?
Она уже почти прошла мимо классной комнаты, когда услышала голоса. По какой- то причине отец и, приехавший несколько минут назад, управляющий разговаривали в классной комнате, а не в кабинете. Ну, не совсем разговаривали, папенька скорее рычал, аки медведь — шатун, а Прохор Федотыч пытался возражать. Слабенько пытался. Отец повысил голос, Настя толкнула дверь подносом, мужчины повернули головы и замолчали.
