Управляющий выглядел напуганным и каким-то встрепанным, словно воробей, который искупался в луже. Сюртук расстегнут, воротник засален, словно его долго теребили пальцами, рубашка измята. Настя так и представила себе, как осмелившегося сказать что-то супротив Прохора Федотыча отец хватает за сюртук и вталкивает в первую попавшуюся комнату, дабы объяснить с глазу на глаз всю глубину постигшего управляющего заблуждения.
Под напряженными взглядами мужчин, девушка поставила поднос.
— Кофия откушать изволите, — сказала она и едва подавила нервный смешок, за которым неминуемо последовали бы слезы. Именно так всегда говорила горничная Глашка, а нянюшка всегда забирала у нее поднос. Нянюшка… Настя снова почувствовала, как горе заворочалось внутри, словно медведь в берлоге.
Она разливала черный напиток по чашкам в полной тишине. Никогда еще классная комната не знала такого оглушительного, наполненного вниманием, молчания. Девушка, в свою бытность ученицей, обычно вертелась, как егоза, и задавала сотни вопросов.
— Спасибо, можешь идти, — расщедрился на нормальные слова папенька, вместо привычного «брысь».
Она ушла. И выронила поднос только в коридоре. Он стукнулся об пол, а Настя закрыла лицо руками и всхлипнула. А когда отняла ладони, оказалось, что она стоит напротив нянюшкиной опочивальни. Она не помнила, как дошла сюда и даже не понимала зачем. Настя посмотрела на дверь. Нянюшка единственная из прислуги, кто жил в господской половине. Не прислуга, но и не барыня. Девушка помедлила. До нее донеслись отдаленные голоса, видимо, управляющий и папенька продолжили прерванное ею объяснение. Настя, как во сне толкнула дверь и вошла, лишь на миг помедлив на пороге. Она не боялась, нет. Она была в этой комнате сотни раз и еще один ничего не изменит, особенно того, что ее старая нянька мертва.
Сперва она смотрела только в пол, на мыски своих, виднеющихся из-под платья туфель. Потом все же подняла голову и бросила взгляд на кровать. На то, что лежало на ней, не то, что было скрыто шалью.
— Няня, — прошептала она и вдруг поняла, что ничего больше не будет, что это окончательно.
Больше не будет ни строгих взглядов, ни ласковых касаний рук, ни молитв по ночам об ее Насти здравии и защите. Девушка осознала, что ее жизнь в этот день изменилась, достигла какого-то рубежа, и ничто уже не будет прежним. И она не будет. Настя подошла к кровати, подняла руку и коснулась щеки мертвой женщины, прямо сквозь шаль.
— Прощай нянюшка, — прошептала девушка и снова заплакала.
Она не знала, сколько так простояла, касаясь лица нянюшки, сколько слез выплакала, но когда она выпрямилась, дышать стало легче. Словно старая женщина все еще была здесь, словно она как всегда положила свои маленькие руки на плечи воспитаннице и проговорила, что-то успокаивающее, вроде привычного «все под богом ходим, не робщи, девочка, не робщи».
— Не буду, нянюшка, — пообещала она, наклонилась и поцеловала старую женщину в лоб, ощутив губами лишь мягкую ткань шали.
Из комнаты она вышла успокоенной, и пусть горе продолжало грызть ее изнутри, как голодный зверь, но этот тягучий неправильный день наконец-то закончился.
Настя хотела вернуться к себе и попробовать заснуть, завтра предстояло готовиться к похоронам, столько всего предстояло сделать, но она что-то услышала, какой-то звук, отвлекший ее от мыслей о погребении… Ушей коснулся хрип, словно кто-то подавился рыбьей костью. Дверь в классную комнату была приоткрыта. Настя много раз впоследствии спрашивала себя, что было бы, пройди она в тот день мимо? Что было бы не загляни она внутрь? Но она заглянула.
27. Его день (8:00)
Девушка вздрогнула, когда Матвей обнял ее за плечи, она заморгала, словно с трудом возвращаясь в настоящее.
— Тебе холодно?
— Да, — не стала отрицать Настя и прижалась к груди мужчины.
— Ты не рассказала об озере.
— Это оказалось труднее чем, я думала. Я никогда никому не рассказывала об этом.
Они замолчали, размышляя каждый о своем. Настя посмотрела на озеро, на старые рассохшиеся мостки, опоры которых казались обнаженными костями какого-то доисторического животного.
— Мне кажется, или воды стало меньше? — Он поцеловал девушку в висок.
— Она вернется к закату. — Настя грустно улыбнулась. — Все возвращается к закату, озеро-то проточное.
Где-то вдалеке залаяла собака. Над водой показалась алая полоска зари.
— Вон там он жил. — Она указала рукой на темнеющий лес. — Они жили.
— Кто? — На этот раз Матвей прижался губами к шее девушки.
— Ильины, — ответила она, и словно услышав ее ответ, в лесной темноте зажегся огонек, свет в далеком чужом окошке. — Прохор Федотыч и Митька, он ведь тоже вдовый был, как и папенька.
— И судя по всему, там до сих пор кто-то живет. — Матвей тоже смотрел на свет. — Надо же, дом сохранился.
— А почему нет? Мой же стоит. — Она повернула голову, и их губы на краткий миг соприкоснулись.
— И кто там живет? — спросил он только для того, чтобы что-то спросить, а не сорваться и не схватить Настю, не повалить ее на покрывало и не…
— Сейчас? Местный дохтур.
— Дохтур — это хорошо. — Матвей стал целовать ее, и это было еще лучше. Его губы двигались неспешно, наслаждаясь каждым мгновением. Но когда мысль опрокинуть девушку на покрывало, стала казаться все более и более правильной, единственно правильной из возможных, Матвей услышал звук. Немного неуместный в свете того, что он собирался сделать. Он услышал рычание и повернулся. В метре от них стоял пес и скалил зубы.
— Привет, Охо, — поздоровался Матвей, ища взглядом его хозяина.
Пес продолжал рычать, игнорируя дружелюбие в голосе мужчины.
— Он меня не любит, — пожаловалась Настя.
— Это он зря. — Матвей со вздохом поднялся.
— Охо! — К ним быстрым шагом приближался Владимир. — Простите, если помешали. Не думал, что кроме нас еще есть такие ранние пташки. Этот зверь поднимает меня ни свет ни заря. — Мужчина потрепал пса по холке, но тот почти не отреагировал на ласку, лишь нервно дернул хвостом, продолжая смотреть на Настю. — Но раз уж так сложилось, приглашаю вас к себе на кофе. — Владимир указал на еле заметную просеку в темной громаде леса. — Я живу вон там сразу за линией электропередач.
— Кофе — это заманчиво. — Матвей подал руку Насте, помог подняться и свернул одеяло. — Но у нас с этой леди есть не менее заманчивые планы.
— Догадываюсь. — Владимир улыбнулся. — Тогда не буду мешать. Увидимся на празднике. — Он взял собаку за ошейник и потянул за собой.
— Увидимся, — сказал Матвей ему вслед и рассеянно добавил: — Безлюдными эти места не назовешь.
— На том берегу еще поселок работников был. — Настя облизнула губы, и он едва снова не поцеловал ее.
