Я надавила на кнопку снова, мелодичный звук повторился. Постояв перед дверью без всякого толку еще минуту, я нахмурилась и отступила от входа. Мой вариант сценария не предусматривал, того, что нашей примы не окажется дома. Ей полагалось лежать в ванной и лелеять обиду.
Но окна справа от двери оставались темными. А может, Лика стоит по ту сторону и, хихикая, притворяется, что никого нет дома? Что ж если так, пусть хорошенько рассмотрит мою унылую физиономию. Можно даже прислониться к стеклу и попробовать что-то рассмотреть… Я приблизилась к окну, когда услышала торопливые шаги и отпрянула. Оглянулась, но на террасе по-прежнему никого не было. Ни одна дверь на втором этаже не открылась. Квартира Лики была последней с этой стороны фасада, дальше терраса плавно закруглялась, скрываясь за углом здания. Где-то там, в сквере шевелил кронами деревьев ветер. Я сделала несколько шагов и оказалась с торца здания. Здесь тоже были двери, они чередовались с окнами, с веранды вниз вела точно такая же лестница, по которой я поднялась.
По ней сейчас спускался мужчина. Я разглядела только затылок и спортивный пиджак. Он миновал последний пролет, торопливо подошел к черному Мерседесу и сел за руль.
Я пожала плечами и вернулась к двери под номером «двадцать один». Заурчал двигатель, заставив меня едва заметно вздрогнуть. Я даже немного разозлилась. На себя, пугаюсь каждого шороха. Окружающая тишина отчего-то заставляла нервничать, а еще хриплые крики ворон в сквере. Идеальные декорации для съемок фильма ужасов. Я снова нажала на кнопку звонка, в основном, чтобы мелодичный звук вернул меня в реальность. На этот раз никакой вины на лице. И если бы Лика открыла… Думаю, я бы на самом деле оттащила ее в павильон за волосы. И меня бы уволили.
Я увидела, как черный автомобиль обогнул дом и влился в хаотичный поток уличного движения. Мужчина точно был в машине один, стекла не тонированные и я хорошо разглядела его коротко стриженный затылок. Если только Лика не лежала на заднем сиденье. Или в багажнике. В пластиковом пакете…
Черт, мне не в актрисы надо было идти, а в сценаристы. Дался мне этот мужчина и его машина. Он вышел точно не из двадцать первой квартиры, так чего я психую?
Все хватит. На прощанье я со злостью пнула дверь и стала спускаться по лестнице. Если Лика хочет прятаться, пусть прячется. Хочет гулять, пусть гуляет. Я девочка на побегушках, а не нянька.
Домой, я добралась через час. Подбросив ключи на ладони и поймав их, отперла верхний замок, отметив, что мама, забыла запереть нижний. Как всегда. Ругаться не имело смысла, она лишь клятвенно пообещает исправиться. В тысячный раз. И в тысячный раз забудет.
— Мам, я дома, — крикнула я, заходя в прихожую.
В отличие от Лики, я жила не в квартире, а в доме, доставшемся нам с мамой от деда. Белый кирпич, коричневая черепица, перекрытия из натурального дерева, три просторные спальни, летний сад, библиотека и кухня. Иногда мелькала мысль, что продав этого монстра и перебравшись в уютную квартиру в центре города, мы с мамой смогли бы, наконец, позволить себе отдых, а ей лечение. Или вложить деньги и получать процент, а может…
Я покачала головой. Мама и слышать об этом не хотела. «Только через мой труп» — отвечала она, стоило только завести разговор о продаже, и со слезами добавляла, — «Потерпи, недолго уже осталось».
И я обнимала ее и забывала о меркантильных планах на неопределенное время. Правда они возвращались. Зимой чаще, чем летом, когда приходили счета за отопление. По крайней мере, работа в ЭроДрим давала мне возможность оплачивать их, не залезая в долги. Да и мама гордилась тем, что дочь работает на киностудии, уверяя, что скоро меня заметят и обязательно дадут главную роль.
Похоже, ее предсказания сбылись. Жаль, что я никогда не рассказывала, что наша киностудия снимает только порно.
— На кухне, — крикнула она в ответ, хлопнула дверь холодильника, и я замерла на месте.
Тот мужчина в доме Лики, что спускался по лестнице… Откуда он вышел? Откуда, если я слышала его шаги, но не слышала, как хлопнула входная дверь? Почему-то я сразу представила, как он стоял за углом и смотрел на меня, безуспешно нажимавшую на кнопку звонка. Зав кафедрой по сценическому мастерству всегда говорил, что у меня слишком живое воображение. Причем слово «живое» он произносил так, будто хотел сказать «больное».
2 день съемок
— Уже слышала? — спросила Мира по обыкновению переминалась с ноги на ногу, сколько я ее знаю, девушка никогда не могла устоять на месте дольше нескольких секунд. — Все самого утра пишут заявления об увольнении по собственному желанию. — И, видя мое удивление, добавила, — А уж какие из них будут подписаны, неведомо. Пришли инструкции от нового высочайшего начальства.
— А само высочайшее? — спросила я, встряхивая и убирая в шкафчик плащ.
— Генеральный застрял в аэропорту Цюриха из-за тумана, так что можно выдохнуть, визит откладывается на пару дней, а может и на неделю. Сама с утра слышала, как Алла по телефону уговаривала кого-то не переживать, обещала, что обеспечит всем необходимым.
— В аэропорту? — иронично спросила я, закрывая шкафчик.
— Не знаю, — озадачилась Мира и смущенно призналась, — Начало разговора пропустила.
Надо сказать, смущение относилось скорее к неполным данным, нежели к признанию о том, что грела уши. Такой ерунды Мира давно не стеснялась. Я отвернулась от шкафчика и повесила на блузку пропуск.
— Лики до сих пор нет, — сочувственно сказала девушка, и я едва сдержала ругательство. — Как ты думаешь, что с ней?
— Стараюсь о ней вообще не думать, — ответила я чистую правду, подхватила стопку чистых полотенец и подошла к тележке. Так, салфетки, кофе, чай, заменитель сахара, антисептик, презервативы… Последнее самое бесполезное. Ни разу еще не пригодились. Не в тренде средства защиты.
Дверь открылась и в раздевалку заглянула декоратор, Мира кинулась к ней, вываливая новости на женщину. Я выкатила тележку в съемочный павильон.
Вопреки напускному спокойствию, новость, принесенная Мирой, заставила меня беспокоиться. Неужели придется снова бродить от бара к бару в надежде устроиться официанткой? Или вернуться в театр? Ага, гардеробщицей.
В павильоне царила привычная суматоха: бегали туда-сюда гримеры, просматривали сценарий актеры, осветители, матерясь, тянули провода, Илья кричал… Он всегда кричит. Я налила первую чашку кофе. Потом вторую, третью, десятую…
Илья почти охрип, операторы замерли у камер, под свет софитов ступила Олика. Щелкнула хлопушка. Илья поднял руку, призывая к тишине…
Я непроизвольно поморщилась. Значит, сегодня будут снимать сцену с… хм, наши называют это «принуждением», хотя уголовный кодекс трактует сие деяние, как изнасилование. Олика хрупкая темноволосая девушка с примесью восточной крови, в коротком платьице она производила впечатление ранимой и уязвимой девочки… Хотя давно была совершеннолетней, что будет особо отмечено в титрах.
