Русые волосы падают на лицо, не позволяя увидеть ту, которая только что назвала меня по имени. И мне, как настоящему дикарю, хочется скинуть с себя сидящую на коленях горничную! Избавиться от единственной преграды, которая не позволяла увидеть стоящую напротив от меня девушку!
Я смахиваю её с себя, роняя на диван, впиваюсь взглядом в стоящую в дверях Даяну, и всё моё тело буквально каменеет. Какой-то непонятный страх и оцепенение проглатывают меня, не позволяя пошевелиться. И я каменею так стремительно и так быстро, словно всего мгновение назад заглянул в глаза проклятой Медузы.
Увидел самую прекрасную и самую ужасную женщину на свете и уже не знаю, как жить дальше…
Сердце бьется как бешеное, когда уголки её губ выгибаются в сдержанной улыбке, и я понимаю — ещё немного и уже не выдержу! Упаду к её ногам, корчась от боли, как беспризорная псина, и буду молить о милости, пока она не сжалится и не избавит меня от мучений, пробив каблуком сонную артерию!
— Вон отсюда! — приказываю и даже не понимаю, в какой именно момент мы остаёмся наедине в этой огромной гостиной.
В своём светлом платье Даяна точь-в-точь как мраморная статуя. По-настоящему изумительный, идеальный и безумно холодный камень, к которому меня тянет, как последнего сумасшедшего! Мозги практически отключаются, руководствуясь одним единственным желанием — накинуться на этот бездушный кусок мрамора и заклеймить каждый его сантиметр поцелуем! Вгрызаться в его безупречную белоснежную плоть до кровавой агонии! До криков и стонов, с которыми Даяна начнёт вырываться из моих тисков!
Но я останавливаюсь всего за долю секунды до того, как моё тело начинает подниматься с дивана, и с каким-то нечеловеческим треском возвращаюсь обратно.
«Нельзя! Если не сдержу себя сейчас, то раз и навсегда превращусь в тряпку, о которую она до конца дней будет вытирать ноги, упиваясь своей бесконечной властью!»
— Я…
— Заткнись, — обрываю её на полуслове и складываю на груди руки, чтобы скрыть от неё начинающуюся хорею*. — А теперь живо пошла и принесла мне виски.
— Что? — переспрашивает Даяна, и на её идеальной маске опустошающего безразличия не дергается ни один нерв.
— Налей. Мне. Виски, — отчеканиваю, смотря на неё с вполне откровенным презрением. — Или ты ожидала услышать что-то другое? Может быть, как сильно я скучал по такой паскуде, как ты? Что готов простить тебе всё то дерьмо, которое ты обрушила на меня, сговорившись со своим дядюшкой? А может, вырвать из меня признание в любви? — насмешливо клоню голову набок, и через всё моё лицо проходит истеричная улыбка.
Но Даяна даже и не думает отвечать. Не думает ни спорить, ни перечить. Вместо этого она делает шаг к стоящему напротив меня дивану, кидает на него свою маленькую сумочку и неспешно вышагивает к барной стойке.
Я наблюдаю за тем, с каким безразличием она начинает хозяйничать среди бутылок, и у меня внутри начинается настоящий ураган, потому что я совершенно ничего не понимаю. Какого хера, мать вашу, происходит?!
Это проигрыш? Она сдалась? Отдала себя на милость победителя или же они с отцом затеяли очередное представление о том, как сильно он обо мне беспокоится?
— Шлюх, подобных тебе, не любят, малышка. Ими пользуются, а когда надоест, просто берут и выкидывают как ненужную вещь, — жалю её всё сильнеё и сильней. — Сначала тобой попользовался мой папочка. Откусил самый лакомый кусочек и без каких-либо угрызений совести подложил под меня, а затем снова забрал, чтобы как следует распробовать.
Я стараюсь выбить у неё почву из-под ног! Стараюсь надавить на самую болезненную точку, чтобы увидеть в её глазах хоть какие-то эмоции. Ненависть. Злость. Обиду. Боль.
«Ну же, Даяна! Дай хоть что-нибудь, за что бы я смог ухватиться!» — вопит мой внутренний голос.
Мне нужно найти в ней хоть одну слабую сторону. Определить брешь в столь безупречной защите. Понять, где именно начинается и где заканчивается её блеф, чтобы знать, за какие именно ниточки потянуть!
Но ничего не получается. Даяна наполняет первый бокал и сразу же его опустошает. Слегка кривится, выдыхает, вытягивает из распущенных волос небольшую заколку и на этот раз кидает в него несколько кубиков льда, прежде чем снова наполнить виски. Тонкие пальцы обхватывают широкий тумблер, и она с непринуждённостью простой официантки идёт ко мне, протягивая такую нужную выпивку.
— Что у тебя с руками? — смотрит Даяна на мои зарубцованные раны, и блестящие ониксы начинают прожигать во мне огромную чёрную дыру.
Как символично, что при первой же нашей встрече она заставляет меня вспомнить день своего ухода. День, когда я разгромил всё, что только попадалось мне под руку, только бы выкинуть из головы свою жестокую Иезавель*. Единственную женщину, которая сумела отравить всю мою жизнь.
— Не твоё дело, паскуда, — принимаю бокал дрожащей рукой и одним махом проглатываю прохладный алкоголь.
Нужно как можно быстрей успокоить вышедшее из-под контроля тело, потому что скоро я уже не смогу скрыть от Даяны пробивающие меня судороги! Нужно заглушить свой внутренний голос и тот невыносимый скул, с которым всё моё естество требует послать к чертям свои проклятые предрассудки и кинуться к этой женщине, сжимая в своих объятиях.
Никогда бы не подумал, что желание обладать Даяной может оказаться настолько сильным, что я буквально почувствую, как медленно умираю, как у меня под ногами разверзается почва и из её огромной огненной расщелины ко мне тянутся десятки жалких, обезличенных душ, как они начинают хвататься за края моих брюк, а от них, скользящих по ногам, костяшкам становится так холодно, что изо рта начинает идти пар.
Эти мерзкие твари тянут меня в самую глубокую бездну Тартара, а я, как последний безумец, всё ещё пытаюсь этому сопротивляться. Хватаюсь за следящий за мной взгляд и ползу обратно, потому что не могу позволить себе сдохнуть до тех пор, пока не поцелую эту бессердечную дрянь! Не схвачу эту проклятую стерву и не выдавлю из неё сожаление о содеянном!
_____________________________________________________________________________________
*Хорея — синдром, характеризующийся беспорядочными, отрывистыми, нерегулярными движениями, сходными с нормальными мимическими движениями и жестами.
*Иезавель — дочь царя Ефваала, которая унаследовала от него деспотическое высокомерие, непреклонную настойчивость, кровожадную жестокость и более всего фанатическую преданность культу Астарты, жрецом которой некогда был её отец. Любое ослушание каралось смертной казнью. Еврейская религия была на волоске от краха, когда Иезавель находилась на престоле.
*Тартар — глубочайшая бездна, находящаяся под царством Аида.
ДАЯНА 1
— Говори, зачем пришла? — тянется Джеймс за сигаретой и практически шипит каждое слово, смотря на меня исподлобья своими волчьими глазами.
В них столько всего намешано: злость, боль, ненависть, негодование. Я тону в его чувствах, совершенно неспособная понять, о чём именно он сейчас думает. Захлёбываюсь оттого, в какую ужасную химеру его превратила…
